– Не знаю, друг мой, – тихо и очень грустно ответил папа. – Не решил пока. Но у меня к тебе есть одна просьба, Алешенька. Пожалуйста, сохрани этот документ, любым способом сохрани. И не оставь Лизочку в трудные времена.
Елизавета Ксаверьевна устала и замолчала. Часы показывали четверть пятого.
Я выключила ночник, поставила на прикроватный столик лекарство и вытерла рукой ее мокрые от слез щеки.
– А мне можно будет взглянуть на письмо? – осторожно спросила я.
– Конечно, девочка, – прошептала старушка и вложила мне в руки маленькую потертую книжицу. – Алексей исполнил просьбу папы. Он сохранил документ и спас меня.
Я посидела еще немного, подождав, пока дыхание старушки не успокоилось. Наконец она задремала.
Когда я выходила из спальни, старая дама выглядела счастливой, спокойной и больше не плакала. Ничто не предвещало смерти, а утром Елизавета Ксаверьевна не проснулась.
И вот Мур рассказал мне о своих подозрениях, что, возможно, дама умерла не своей смертью. Ее ближайшую подругу отравили, а работающего на Елизавету Ксаверьевну садовника убили вчера в отеле фешенебельного района Беверли-Хиллз.
Кстати, почему в гостинице? И каким образом, вернее, методом? Тоже отравили? Я не догадалась спросить Мура об этом, а сам он ничего не сказал. Специально или забыл?
Мне совсем не нравилось в сложившейся ситуации то, что буквально за неделю до смерти старушки завещание было переписано на мое имя – и это при наличии огромного числа родственников, алчно желавших получить наследство.
Так зачем дама изменила завещание? Из-за старинного письма, которое спас Алексей и которое Елизавета Ксаверьевна собиралась показать мне? Или чтобы элементарно насолить ждущим ее смерти родственникам?
К несчастью, я имела удовольствие несколько раз видеть наследников моей подопечной. Честно скажу, впечатление они оставили отвратное. Так что можно понять, почему Елизавета Ксаверьевна включила меня в свое завещание. Мы крепко подружились, несмотря на огромную разницу в возрасте. Мне очень нравилась пожилая дама, которая в свои почтенные годы не утратила острой памяти и язвительного нрава, хотя могла с трудом передвигаться только в инвалидном кресле.
Но вот что заставило бабушку Мура оставить в наследство мне дорогущего коня? С ней я близко знакома не была…
Все это выходило за рамки обычного – тут нельзя не согласиться с Муром, и я тревожилась все сильнее.
Опять присев на диван, я закуталась в плед и аккуратно листала желтоватые от старости страницы тонкой книжицы, которую вложила мне в руку Елизавета Ксаверьевна в ту последнюю в ее жизни ночь.
Текст на неизвестном языке украшал витиеватый орнамент из диковинных цветов и растений. На одной из страниц я увидела портрет Марины идентичный тому, который когда-то украшал стену спальни Елизаветы Ксаверьевны и перед которым сейчас задумчиво сидела я.
5. Царь-царевич, настоящий королевич
Прошло несколько дней.
Из унаследованных конюшен, точнее, от совета их директоров, пришло вежливое приглашение приехать и лично познакомиться с Ассуаром Арахистом, а также письменное напоминание их юриста о незамедлительной встрече. Одним словом, тоска смертная: опять придется тратить время на подписание тонны легально-официальных бумаг.
Я засунула письма подальше – еще неизвестно как отнесется к подобной новости Сергей. Лошади не входили в круг его интересов. Честно, вообще в голову не приходило, что делать с полумилионным конем?
Со всеми событиями, новостями и волнениями у меня напрочь вылетело из головы обещание, торжественно данное детям много недель тому назад, посмотреть какие-то там лошадиные соревнования. Очень важные, как объявили мне ребята и о которых я благополучно забыла.
Рано утром мальчишки ворвались ко мне в спальню ни свет ни заря.
– Ты встаешь? – завопили они и с разбега прыгнули на кровать. – Нам через сорок минут выезжать!
– Куда? – сонно пробормотала я из-под одеяла.
– Забыла, – обиженно ахнул мой сын, а племянник грозно и по слогам произнес: – Со-рев-но-ва-ни-я, мадам Забудь-ка.
Признаваться и огорчать детей своей беспамятностью мне не хотелось, и поэтому я мгновенно вылезла из теплой постели и бодро соврала, что все помню и буду готова через полчаса.
Времени на завтрак не оставалось, и я быстренько откусила пару раз от гигантского бутерброда, который в меланхолической задумчивости поедал Сергей, сидя в окружении нетерпеливых мальчишек. Отхлебнув из его чашки переслащенной крепчайшей бурды, именуемой чаем, я поставила брата в известность, куда мы едем и упомянула о полученной в наследство конюшне.