— А ты? Иди скорее в кухню, так ведь и воспаление легких можно получить.
Федор Петрович даже не подумал спросить, как это его сын мог побывать у хаты Качуры и вернуться назад так быстро, семь километров все же…
— Пап, я не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии. Пусть Таня останется, а ты проводи Евдокию Андреевну. Иван и Катя дома, они сами все расскажут. Тане скажи, я переоденусь в хате и приду, ладно?
— С тобой правда все в порядке, Рома?
— Да конечно. У тебя водка есть?
— В холодильнике стоит бутылка, ты иди в дом, конечно, выпей, сейчас тебе просто необходимо, чтобы согреться. Не то заболеешь, Рома…
Федор Петрович пошел в кухню, а Роман метнулся в дом.
— Все нормально, — сказал он дамам, которые с напряжением смотрели на него. — Роман вернулся, Иван и Катя уже дома.
— Я хочу поговорить с ним, — решительно сказала Евдокия Андреевна.
— Нет, Андреевна, он ничего толком не знает, весь мокрый, уставший… Таня, сейчас он переоденется в сухое и придет. А мы с тобой, Андреевна, пойдем-ка поговорим с детьми. Я провожу тебя, да и сам хочу посмотреть на дочку, как она.
За время напряженного ожидания они как-то незаметно сблизились и перешли на «ты».
— Пойдем, Петрович, проводишь меня, — сказала Евдокия Андреевна, посмотрела на Таню, улыбнулась и неожиданно подмигнула ей. Мол, не теряйся, а мы не будем тебе мешать.
Таня машинально кивнула, запоздало понимая, что это ведь завуч, которую они в школе боялись больше, чем директора.
Роман разделся догола, вытерся махровым полотенцем, побежал в комнату сестры, где стоял трельяж, внимательно осмотрел свое зеркальное отражение. Шрамы, конечно, были заметны, но только на тех частях тела, которые скрывала одежда. Уроки двойника не пропали даром. Роман вернулся в свою комнату, оделся во все сухое, мокрую одежду сунул в стиральную машинку. Он слышал, как отец и Евдокия Андреевна прошли к калитке, негромко переговариваясь. Достал из холодильника бутылку водки «Гирей-люкс» (ее делали в соседнем поселке Гирей, где был один из старейших спиртзаводов страны, и водка имела обалденно мягкий и приятный вкус) и пошел в кухню.
Таня стояла у двери и, едва он вошел, обняла его, поцеловала в губы. От нее тоже пахло вином и чесноком, но это был очень приятный запах.
— Рома… где ты был? Волосы совсем мокрые…
— Я весь промок так, что был похож на облезлого кота, — сказал Роман. — Поэтому и не хотел показываться вам на глаза в таком виде.
— Что там было, Рома? Катя в безопасности?
— Все нормально. Только замерз жутко… Отец велел выпить водки, что я и намерен сделать.
— Рома, я, наверное, не смогу пить водку. Мы тут все сидели, и Федор Петрович, и Евдокия Андреевна, переживали. Вино пили… Вместе все ж таки легче.
— Конечно, Таня. Я сам выпью водки. В Гирее делают такую, что куда там Москве! А ты себе вина налей. Ох, как же я замерз! Этот дождь временами в снег переходил…
— Я тебя согрею, Рома… — сказала Таня, опуская глаза. — Хочешь, я сегодня останусь с тобой?
— Танюшка… Я и мечтать не мог об этом!
Роман налил себе стакан водки, Тане — вина, чокнулся с нею, залпом выпил. Посмотрел на Катькины баклажаны, призадумался.
— Ешь, — сказала Таня. — Я уже столько их съела, что вся чесночная стала. Вкусно. Так что давай… соответствуй.
Роман поцеловал ее в губы и впился зубами в сочную мякоть баклажана. Водка приятно согрела желудок, и все тело наполнилось упругой теплотой. Таня села ему на колени, обняла, жадно впилась губами в его губы. Роман взял ее на руки и понес во вторую комнату кухни, где стояла старая деревянная кровать. Отдернул одеяло вместе с покрывалом, бережно уложил Таню на белую простыню. И замер, глядя, как она лежит и улыбается, такая невероятно красивая девчонка! Его ноздри жадно раздувались, чувствуя совсем другой запах, который сводил его с ума уже несколько дней.
Сбросив толстый свитер и джинсы, избавившись от кроссовок и носков, Роман, в одних трусах, лег рядом с Таней, накрылся одеялом, обнял ее, поцеловал и стал расстегивать «молнию» на джинсах девушки. Расстегнул, принялся стаскивать джинсы. Стащил, бросил их на пол. Потом и другая одежда Тани последовала за джинсами.
Она целовала его, гладила теплыми ладонями.
— Ой, Ромка… у тебя тут шрамы какие-то… Прямо один за другим…
— Это я в детстве болел краснухой, сдирал волдыри, потому и остались шрамы, — соврал Роман.
— Как это — в детстве? Когда мы купались, я никаких шрамов не видела у тебя.