— Я в самом деле не вижу, почему эти португальцы стараются тебя погубить, однако, должен тебе сообщить нечто важное… настолько важное, что заставляет меня содрогнуться, так как, если не ошибаюсь, это служит очевидным доказательством, что тебя завлекли в западню.
— А это нечто, отец? О, как вы мучаете меня вашим молчанием!
— Ну, хорошо: это присутствие вчера вечером твоего друга Эммануила де Кастро в опере.
— Вас обманули, отец, он не мог встать с постели из-за своей раны!
— Я говорю вовсе не с чужих слов: я сам его видел.
— В таком случае он был с перевязанной рукой!
— Ничуть не бывало!
— Здесь кроется какая-то ошибка, это невозможно! Мало зная их, вы приняли старшего брата за Эммануила…
— Это еще возможно, но есть средство решить этот вопрос — это отправиться в отель де Кастро.
— Я хотел предложить это вам, отец, моя карета готова уже.
Несколько минут спустя они с удивлением узнали, что оба португальца отправились в путешествие на несколько месяцев.
— Как! Несмотря на рану Эммануила де Кастро? — спросил Поль де Марсэ.
— Вы ошибаетесь, — отвечал слуга, принявший их, — господин Эммануил де Кастро совершенно здоров, как вы и я, и никакой раны у него нет!
Несчастный заместитель прокурора не знал, что и подумать, слыша все это.
— Нет раны! — повторил он машинально. — Но тогда!..
— Тогда, мой дорогой сын, — с достоинством проговорил старый советник, — ты стал жертвой аферы международных авантюристов, которые теперь подло скрылись, чтоб у них нельзя было потребовать отчета в их действиях… Когда приходится иметь дело с подобными людьми, то им только платят, не вступая в пререкания… Подожди, мой сын… завтра эти люди получат деньги.
— Милостивый государь, — сказал в это время человек, который их принимал, — не разрешите ли вы мне сказать вам пару слов по секрету?..
— Слуга этих…
— Я вовсе не слуга их.
— Так кто же вы?
И старый советник заметил, что, благодаря своему нервному состоянию, он не разглядел, что незнакомец выглядел весьма солидным и изящным господином.
— Я — первый секретарь при португальском консульстве.
Старик раскланялся и прошел в маленький кабинет, который указал ему собеседник. Когда он вышел, то был страшно бледен и держал спрятанный под сюртуком какой-то предмет, которого его сын не мог видеть.
— Что с вами, отец? — спросил молодой человек, энергия которого еще не ослабела, благодаря клокотавшему в нем бешенству…
— Ничего, сын мой! Я только убедился, что эти люди способны на все… Не заботься ни о чем, я беру на себя найти необходимую для уплаты сумму!
— Я должен герцогу Дампнар лишь один миллион, отец, у меня оставалось пятьсот тысяч франков, которые я предназначал на другую надобность и которых не трогал. Я вам их пришлю!
— Хорошо, мой сын, остальное будет еще легче достать. Теперь я должен тебя просить кое о чем: мне нужно кое-куда съездить… одному.
— И вы хотите, чтобы я вам предоставил свою карету? Старик сделал утвердительный знак.
— В котором часу я вас увижу, отец?
— Приходи не раньше, как завтра утром, я думаю, что смогу тогда тебе сообщить приятную новость, что ты уже вне опасности.
Старик помчался скорей домой, он спешил узнать, что заключал в себе маленький пакет, который ему передал секретарь посольства в качестве оставленного для него умирающим.
Едва он вскрыл его, как тотчас же с глухим стоном выпустил из рук.
— А! — вскричал он. — Это месть… — Затем, придя в себя, добавил тихим голосом: — Нет, это пробил час суда!..
Пакет заключал в себе обыкновенную визитную карточку, большого формата, как следовало по моде, на которой было два имени и следующая надпись: — Помни же!
КАРЛ ЛЕФЕВР
ЭРНЕСТ ДЮТЭЙЛЬ
Помни же!
Остров Привета (Кайенна).
— О! Мне не нужно было этих слов, чтобы вспомнить, — продолжал старик, — ибо это воспоминание душит меня. За свою жизнь я сделал только один этот бесчестный поступок. Нужно было спасти свою семью от позора… и я не устоял… Теперь мстят моему сыну… Но я его буду защищать. Он не виноват. Прежде всего, Трэнкар должен дать миллион, который мне нужен. Разве не для него я забыл свой долг, не его спас, добившись осуждения двух его, ни в чем не повинных служащих?.. Так пусть же он мне поможет теперь спасти сына, а иначе!.. — и старик угрожающе тряхнул головой, взял карточку, выпавшую из его рук, и тщательно уложил ее в свой бумажник…
В тот же день еще до четырех часов дня де Марсэ передал в банк Евсебио Миранда, под расписку за надлежащими подписями, один миллион пятьсот тысяч франков. Немедленно ему было дано письмо на имя Фроле, предлагающее начальнику полиции безопасности передать де Марсэ-отцу советнику Кассационного суда чек, который был передан Фроле лишь на хранение.
Старик отправился в префектуру во время присутствия и, прося, чтоб для него не беспокоили его зятя, прямо прошел в кабинет начальника полиции безопасности. Предупрежденный об этом Фроле принял его снисходительно, но несколько уклончиво, и извинился за ту ужасную миссию, которую ему пришлось выполнить по отношению к господину де Марсэ единственно ради того, чтобы избежать в этом деле огласки, что неминуемо случилось бы, если б оно было передано кому-нибудь другому. Что же касается чека, то, если он не передаст его господину де Марсэ тотчас же, то только потому, что он не хотел оставлять его в префектуре в руках первого встречного. Требования службы не позволяют ему немедленно идти за ним к себе домой, но если советник согласился бы еще прийти вечером часов в одиннадцать, то документ был бы к его услугам.
Де Марсэ нашел извинение достаточным, ибо не хотел обнаруживать тех чувств, какие ему внушало поведение Фроле, до того времени, пока компрометирующий честь его сына чек не будет в его руках, а затем можно уже было вы— " вести начальника полиции безопасности на чистую воду и попросить его отставки.
Фроле, у которого тоже были свои планы, назначил такой поздний час для того, чтоб можно было свободно переговорить с де Марсэ, так как тогда уже все служащие, за редким исключением, уходили из префектуры.
Советник был пунктуален: ровно в одиннадцать часов он тихонько постучал в дверь кабинета Фроле, выходящую в коридор, ведущий в свою очередь в канцелярию префекта.
Таким образом он избегал прохода через переднюю, где находилась часть полицейской бригады. Фроле тотчас же предложил ему кресло около себя… В это время он забавлялся великолепным кинжалом малайского производства, который показал и де Марсэ.
— Я большой любитель оружия, — сказал он, — и у меня имеется его полная коллекция. Не хватало только малайского кинжала с клинком в форме пламени, снабженного желобком, с кураре, и мне вот только что сегодня подарили этот самый кинжал!
Начальник полиции безопасности поостерегся сказать, что его дали ему в отеле де Кастро, куда он сегодня ходил около полудня, и что оба португальца просили его сделать все возможное, чтоб удержать у себя чек еще на сорок восемь часов, так как эта отсрочка нужна для их дальнейших планов. Фроле, со своей стороны, хотел воспользоваться этим удобным случаем, который ему больше никогда, несомненно, не представится, и променять свою полицейскую службу на более обеспеченное положение члена Государственного Совета. И вот, чтоб не терять времени, он с редким бесстыдством поставил вопрос ребром.
— Мне очень жаль, — сказал он старому советнику, — но я должен сообщить вам об одном досадном обстоятельстве, которого, однако, вы как судья должны бы ожидать!
— Я вас совершенно не понимаю, будьте добры объяснить! — отвечал господин де Марсэ, глядя с неподдельным изумлением на своего собеседника.
— Это очень просто, однако. Вам известно, что делопроизводство по жалобе не прекращается, если даже причиненные убытки возмещены или жалоба, поданная на обвиняемого, взята обратно, — и один лишь главный прокурор во всем государстве может прекратить дело вашего сына. Я, — прежде всего, раб долга, который говорит мне, что я должен передать в суд подложный чек и жалобу, которая была мне подана Евсебио Миранда.