Выбрать главу

Широкоплечий мужчина в белой мексиканской рубахе навыпуск с вышивкой на груди, сидевший рядом с водителем, вышел из машины, крепко держа в руках нейлоновую дорожную сумку. Вместе со своими спутниками он наблюдал, как носильщик извлек из багажника и погрузил на тележку четыре чемодана.

Семь минут спустя все четверо поднялись на лифте на одиннадцатый этаж и проследовали за своим багажом к 1122-му номеру. Здесь человек с нейлоновой сумкой протянул носильщику пятерку и внушительным тоном сказал:

— Дальше мы справимся сами.

Уже в номере он достал радиотелефон, набрал соответствующие цифры и сказал:

— «Капуста» доставлена.

В тот же погожий июньский день, в полчетвертого, внедренные в преступную среду детективы Вито Дилео и Джерри Леви вошли в 1102-й номер «Савоя». Оба были смуглые, среднего роста, оба с курчавыми черными волосами, правда, Леви уже начинал лысеть. Леви был чисто выбрит, но синеватый оттенок его смуглых щек свидетельствовал о том, что бриться ему приходится дважды в день. Несколько коротких черных волосинок осело на вороте его легкой хлопчатобумажной рубашки. Его длинное узкое лицо было несколько аскетично, напоминая те, что писал Эль Греко; большие черные глаза только подчеркивали это сходство. Оба выросли на улицах Манхэттена — Дилео на Мулберри-стрит в Малой Италии, а Леви — в небольшой еврейской общине, осевшей в окрестностях Честер-стрит. Леви свободно владел испанским и так называемым ладино — еврейско-испанским жаргоном западноевропейских евреев-сефардов, тогда как Дилео умел изъясняться на нескольких диалектах итальянского. У него было открытое приветливое лицо — лицо человека, готового и пошутить, и первым посмеяться собственной шутке.

Последние восемь месяцев они пытались внедриться в разветвленную структуру наркосиндиката, участники которого десять месяцев назад разоблачили и убили предшествующую подсадную утку. Убитого детектива звали Тони Ферми; он, как и Леви, был из евреев-сефардов. Дилео и Леви выдавали себя за крупных дельцов наркобизнеса, представляющих интересы разветвленной сети, действующей в Бруклине, в Куинсе и на Стэйтен-Айленде.

Помимо белой хлопчатобумажной рубашки на Леви были коричневая спортивная куртка и бежевые брюки с подтяжками. Дилео носил серый летний костюм и голубую рубашку на пуговках с открытым воротом. У обоих сзади, под ремнем, жались автоматические пистолеты «Беретта-380».

Дилео подошел к картине над диваном, поднял в знак восхищения большой палец и произнес:

— Ну что, умник, прием?

Один из засевших в 1103-м номере «духов» трижды постучал по стене.

Леви полез в левый нагрудный карман куртки и извлек оттуда предмет, похожий на пластиковую авторучку. Держа прибор прямо перед собой, он произнес:

— Раз, два, три, четыре, морячок уже в эфире. Все ли вы, «духи», меня слышите?

В ответ через стенку застучали и в гостиной, и в спальне.

— Касса обустроена? — спросил Леви.

Раздался новый стук в стену.

Тщательно оглядев невинную и дешевую с виду «авторучку», Леви сказал Дилео:

— Удивительные все же умельцы у нас в техническом отделе. Прошли времена, когда агенту приходилось звать на помощь, постукивая полицейской дубинкой по асфальту.

Он спрятал «авторучку» в карман.

Дилео подошел к окну и полюбовался нью-йоркской панорамой в дымке на редкость жаркого для июня дня.

— Люблю я этот город.

Леви плюхнулся на диван. Взяв в руку прибор дистанционного управления и включив телевизор, он сказал:

— Надеюсь, что сегодня все и закончится. Через две недели бар-мицва[1] Давида. Мне бы не хотелось упустить его, валандаясь со здешними бандитами. Надо же и семье уделять внимание.

Переключая каналы, он взглянул на Дилео и внезапно расхохотался.

— Что это тебя вдруг развеселило?

— Предвкушаю удовольствие от твоего присутствия на бар-мицве. Ведь тебе придется надеть ермолку.

— Поцелуй меня в зад! Не забывай, что ты наполовину пуэрториканец.

Леви дошел до гостиничного кабельного канала.

— «Море любви».

— Я его видел. Какое сегодня число?

— Тринадцатое.

— Хорошо, что мы с тобой люди не суеверные.

В пять часов хорошо одетый мужчина с новенькой черной кожаной сумкой от Глэдстона вошел в гриль-ресторан отеля «Савой» и попросил столик в зале для некурящих, причем непременно с видом на Парк-авеню. Десятка порхнула в воздухе и самым волшебным образом исчезла в многоопытной руке метрдотеля, и он препроводил посетителя в столику с табличкой «Заказан» у окна. Гость позволил метрдотелю раздобыть для него кресло, уселся и задвинул сумку под стол.

вернуться

1

Бар-мицва — в иудаизме праздник в честь тринадцатилетия мальчика, когда он «обретает ответственность перед Богом». (Примеч. ред.)