— Но ведь глубоко внедренный агент имеет право заниматься тем, что запрещено другим?
— Что-то вроде этого.
— А что насчет информатора, который подвел Дилео и Леви к синдикату?
— Йордон Хайес, грошовый спекулянт, почитающий себя крупной шишкой, а вовсе не жалким дерьмом, каким он на самом деле является. Каждая более или менее серьезная сделка, которую ему удалось провернуть, была завязана на Бюро или на Ведомство генерального прокурора. Он нам душу продал.
Алехандро подошел к окну и раздвинул шторы. Глядя сквозь внешние жалюзи, он понаблюдал за тем, как женщины беспечно болтают друг с дружкой на аллеях игрушечного парка, разбитого вдоль застекленного первого этажа гигантского здания, тогда как их дети играют в крошечных джунглях с почему-то расставленными там и тут шведскими стенками и турниками. «Нормальные люди, живущие нормальной жизнью», — подумал он, следя теперь за почтальоншей, объезжающей со своей тележкой искрящийся влагой фонтан. Отвернувшись от окна, он посмотрел на Сивера, и на лицо его набежала тень.
— В твоем поганом отчете позабыли упомянуть о том, что при ликвидации начальника полиции Клеопатра уничтожила еще несколько человек, включая моего отца. И не упомянуто также, что я при этом присутствовал — и пальцем не пошевелил, чтобы спасти его.
— Ради всего святого, ты когда-нибудь прекратишь терзаться бессмысленными угрызениями совести? Тебе тогда было одиннадцать лет. Интересно, что бы ты мог сделать?
— Что-нибудь да мог.
— Тогда убили бы и тебя, и твою сестру. Все кончилось за несколько секунд. Ты никак не мог бы узнать, что именно происходит в Ла-Перле.
Алехандро надолго погрузился в молчание, а затем продолжал:
— Я помню все по секундам. Было около часу дня. Отец играл в домино в Ла-Перле с Жефе Родригесом. Они играли с ним каждый день, завели себе такую привычку. Мама послала меня с Марией позвать отца к ленчу. Мы подходили к кафе сзади и были как раз на автостоянке, когда раздались первые выстрелы. Я повалил Марию наземь и прикрыл ее своим телом. — Он прошел в глубь комнаты и сел на кушетку лицом к Сиверу. Подавшись вперед, он положил руки на колени и добавил: — Мне это по-прежнему снится по ночам. Я слышу, как эта сучка смеется, пробегая к своей машине в окружении бандитов. На ней длинное желтое платье, просвечивающее на солнце. — Он холодно посмотрел на Сивера. — Как это ты умудрился ни раз не упомянуть о моем отце?
Сивер раскурил короткую сигару, ткнул спичкой в пепельницу, а затем произнес:
— Имон Монэхен был моим другом. Он был одним из лучших детективов, когда-либо служивших у нас в Бюро. Но однажды зимой он берет отпуск, отправляется в Зихуатанеджо, встречает на пляже твою мать и влюбляется в нее. Тогда ему было тридцать восемь — три года до пенсии. После этой поездки он начинает требовать оплату за сверхурочные не деньгами, а отгулами и при первой возможности летает в Зихуатанеджо на удлиненные уик-энды. Каждый отпуск он проводит с твоей матерью. Когда он достигает первого пенсионного возраста, он кидает на стол заявление об уходе, женится и оседает в Мексике. — Он затянулся сигарой, пристально посмотрел на Алехандро и добавил: — Иногда мне кажется, что истинной мишенью убийц был твой отец, а вовсе не Родригес.
— Мои родители понимали, что местная полиция начнет коситься на отставного американского сыщика, поэтому отец говорил всем, что он уволился из армии.
— За неделю до гибели твой отец позвонил Бандюге Джою и осведомился о последних разведывательных данных об операциях Медельинского картеля в районе Зихуатанеджо и Икстапы. Наркодельцы использовали взлетную полосу в окрестностях города для доставки своего дерьма в Техас…
— А мексиканская федеральная полиция, — перебил его Алехандро, — охраняла полосу и собирала с наркодельцов мзду. В этом для меня нет ничего нового. — Он замолчал, уставившись куда-то в сторону, потом спросил: — А как долго проработал отец на Управление разведки?