Московский воевода снова огляделся. В стремительно густеющем мраке галичане весело обживали московский лагерь. Расседлывали своих коней, отправляли их на выпас к захваченному табуну, сами же рассаживались к кострам, запускали ложки в еще горячие каши и похлебки…
Сеча у леса завершилась, однако поле недавней схватки никто пока не осматривал. Простых воинов, загнавших московских ратников в чащу, куда больше интересовал обоз, сгрудившийся у выезда на наволок. После начавшейся рубки возничие попытались развернуться и уехать. Кому-то это, наверное, удалось, но большинство застряло в толкучке. Чтобы разграбить телеги, победителям оставались лишь считаные сумеречные минуты уже наступившей ночи, так что все свободные галичане увлеклись добычей.
Еще примерно с сотню врагов распоряжались на пастбище – разгоняя московских коноводов, дабы не увели своих лошадей лесом. Там галичан тоже ждала невероятно богатая добыча.
Однако разбой разбоем, но несколько крупных отрядов расположились у реки, следя за берегом, и еще возле великокняжеской палатки в виду выхода на тракт…
В общем, победители проявляли завидную осторожность – хотя рассеянный, испуганный, загнанный в густые заросли противник, все припасы и оружие которого остались в лагере, вряд ли был способен собраться для нападения.
Похоже, в общей суете про тихое мертвое поле всего лишь с несколькими телами просто-напросто забыли.
Не до того.
Пока на рассвете кто-нибудь не заметит неупокоенных товарищей – сюда уже никто не подойдет.
– Как тебя зовут, боярин? – негромко спросил Василий Ярославович.
– Титомир я, Лягутин сын, – ответил галичанин. – Хозяин Гремячего ручья.
– Выздоравливай, боярин Гремячий, – пожелал ему воевода. – Может статься, в следующий раз судьба сведет нас друзьями, а не ворогами.
– И тебе удачи, Василий Ярославович, – отозвался галичанин. – Надеюсь, боги позволят мне отблагодарить тебя за помощь бочонком доброго хмельного меда!
Московский воевода кивнул, повернул к туше пегого коня, подобрал там с земли чей-то рваный и грязный плащ, перекинул через плечо поверх своего.
Не самое лучшее приобретение, но юный князь отлично понимал, что впереди его ждет очень долгая ночь в холодном и влажном лесу. Лишняя подстилка вскорости очень даже пригодится.
Василий Ярославович еще раз повернулся кругом, осматриваясь последний раз, уныло вздохнул и пошагал к совсем уже черной роще, узнаваемой лишь по слабому шелесту невидимой листвы.
Часть первая
Непобедимый
16 ноября 1433 года. Москва, Фроловская башня
Нынешняя осень затянулась. Дожди сменялись мокрым снегом, снег – туманной холодной моросью, а морось – новыми дождями, размывающими выпасы и пашни, разгрызающими овраги, превращающими проселочные дороги в глубокое чавкающее месиво. И даже в жарко натопленных палатах и светелках Великокняжеского дворца воздух стоял влажный, густой, липкий – словно бы в бане вскорости после того, как плеснуть квасом на раскаленные валуны очага.
Разверзшиеся небесные хляби неожиданно для всех переполнили крепостной ров между Москвой-рекой и рекой Неглинной – обычно доливаемый двумя водоподъемными качалками. Самотеком в среднюю часть укрепления вода не попадала, ибо городской холм поднимался здесь над берегами обеих рек аж на девять саженей[10]. Закопаться на такую глубину, понятно, невозможно – и поэтому от Фроловских до Никольских ворот поднятый на высоту ров удерживали наполненным две срубленные из дубовых бревен неширокие плотины – с послойной засыпкой, утрамбованной синей глиной.
И вот, вестимо, из-за лишнего напора нижняя плотина дала течь, причем очень серьезную: сразу в нескольких местах стали сочиться струйки где в несколько пальцев, а где и в руку толщиной. Что в преддверии близких морозов грозило серьезными неприятностями. Ведь каждая такая струя в трескучий мороз застынет, разойдется и порвет, переломает вокруг себя мореную древесину. И по весне там уже не струйки сочиться начнут, а целые потоки бить, вымывая глину из-под низа плотины. Тогда уже придется изо рва всю воду спускать, а плотину разбирать, раскапывать, а потом заново сшивать, заполнять и послойно утрамбовывать.
Посему вдовая Великая княгиня Софья Витовтовна, матушка государя Василия Васильевича, медлить не стала. Едва пришло известие о протечке, она тут же распорядилась призвать опытных водолазов, начать ремонт и теперь самолично следила за работами, скрываясь от очередного дождя под перекрытием Фроловских ворот.