Здесь не было так жарко, как на остальном побережье Туниса, на окружающих курортный городок холмах росли сосны (эти холмы-то и защищали Табарку от иссушающего дыхания Сахары), и, главное, здесь было отличное поле для гольфа со всеми восемнадцатью лунками – редкость в нецивилизованной стране. Минчинтону нравился и отель, построенный в начале века французами в центре города. Здесь останавливались люди солидные; шумные русские, а также буйные тевтоны, прибывающие сюда в мертвый сезон по путевкам своих пенсионных фондов, предпочитали селиться в стандартных новостройках на побережье, поближе к пляжам.
Но эти русские выбрали "Жасмин". И скоро Минчинтон понял, что зря беспокоился на их счет. Русские жили тихо, словно боясь лишний раз показываться на глаза. По утрам они бродили у игольчатых скал, собирая обломки кораллов, потом, когда это занятие им приедалось, взбирались на гору к развалинам средневековой крепости; вечерами же сидели в одной из кофеен городка, где подобно многим туристам осторожно пробовали местные кушанья и даже – кальян. В отличие от своих соотечественников они совсем не пили; только блондинка несколько раз была замечена Минчинтоном в баре за стаканом виски с содовой.
Старший русский появился в "Жасмине" через несколько дней после своих. Какой-то весь взъерошенный, почерневший, со свежим розовым шрамом на правой щеке, он приехал поздно вечером и затем сутки не показывался на людях – похоже, что просто спал у себя в номере. Этот русский выпивки не избегал; в баре они и познакомились. Русский сносно знал английский, но о себе не рассказывал; предпочитал темы о погоде и шумных немцах, нагло оккупировавших все курорты мира. (О таких же наглых русских Минчинтон благоразумно распространяться не стал.) Как раз в ту пору уехал домой Жак Добинье из "Креди Лионе" – постоянный партнер Минчинтона по гольфу, и Минчинтон предложил партию русскому. Тот охотно согласился.
Играл Иван (так звали русского), очевидно, в первый раз, и поначалу Минчинтон пожалел о своем предложении – нет ничего хуже партии с неумелым новичком. Но к середине игры русский освоился, удары его стали точны (у этого мужлана оказалась отличная координация), и Минчинтону пришлось играть всерьез, дабы избежать позорного поражения от новичка. Неделю они ежедневно ездили в гольф-клуб, и русский быстро освоился. Играл он клюшками, арендуемыми в клубе, расхожего образца, поэтому всю эту неделю Минчинтон каждый вечер пил за его счет – по неизменным правилам игры проигравший ставил выпивку. На выпивку русский не скупился, но вчера посвежевший на целебном воздухе морского побережья Иван был в ударе и, несмотря на клубные клюшки, заставил вечером платить Минчинтона. И вот сейчас, наблюдая за своим молчаливым партнером, Минчинтон ждал удобного момента, чтобы предложить Ивану реванш. Но удобный момент никак не представлялся.
Минчинтон подал знак, и внимательный Ахмад мгновенно оказался у его столика.
– Виски, – заказал Минчинтон, хотя ему не очень хотелось пить. Но позвать бармена только для расспросов было неловко. И он задержал рванувшегося было к стойке Ахмада.
– Что он смотрит? – спросил недовольно.
– Новости. У них в стране что-то случилось с одним губернатором, – услужливо доложил Ахмад и хихикнул: – Сошел с ума. Прямо в парламенте, во время выступления. Да вот, смотрите!
Минчинтон бросил взгляд на экран телевизора и увидел суровое лицо человека с высокими скулами. Человек стоял за массивной трибуной из дуба и что-то говорил. И вдруг лицо его исказилось, он высунул язык и взялся руками за уши. Он корчил рожи и бессмысленно хохотал. Эта омерзительная сцена продолжалась бесконечно долго, и это странное зрелище притягивало и отталкивало одновременно. Наконец лицо безумца исчезло, возник комментатор, который стал что-то оживленно объяснять.
– Это случилось в парламенте, куда губернатора вызвали для объяснений, провинился в чем-то, – торопливо рассказывал Ахмад, довольный возможностью блеснуть эрудицией, – в зале были министры и другие важные гости. Заболевшего губернатора увезли, но Иван говорит, что он уже не поправится, поэтому в его крае сменится власть.
– Надо же! – удивился Минчинтон. – Сойти с ума прямо на трибуне… Может, он симулянт?
– Иван утверждает, что по-настоящему, – не согласился Ахмад. И добавил, воровато оглянувшись: – Эти русские все сумасшедшие.
Минчинтон движением руки отпустил его и задумчиво отхлебнул из принесенного стакана. Перед партией не стоило пить, но он чувствовал, что все реванш сегодня не состоится.
Слева, у входа, послышались шаги, и в бар вбежали трое остальных русских. Лица их были взволнованны, и Минчинтон понял, что они тоже знают новость. Иван, увидев своих спутников, спрыгнул со стула и широкими шагами двинулся к ним. Они встретились посреди зала, и Иван, широко раскинув свои могучие руки ("Медведь, – подумал Минчинтон, – настоящий русский медведь".) обнял сразу всех троих.
– Домой, ребята! – загремел он на весь отель. – Домой!
Женщины ответили радостным визгом. "Все-таки они очень шумные, – поморщился Минчинтон. – Даже эти".
Русский оглянулся по сторонам и, заметив Минчинтона, радостно крикнул ему:
– Вы гоу хоум, Морис! Вы гоу хоум! Итс вандефул!
Морис вежливо поклонился в ответ. Он не считал, что это "вандефул", но возражать не стал.
– Минуту!
Русский отодвинул своих и подлетел к стойке. Через минуту он с бутылкой виски и стаканами был за столиком Минчинтона.
– Выпьем! – предложил на своем правильном английском. – У нас большая радость, Морис, теперь мы можем вернуться на Родину. Понимаешь?
"Так они политэмигранты! – сообразил Минчинтон, вежливо поднимая свой стакан. – Поэтому и вели себя так тихо. А теперь – как все. Нет, все-таки русские, они и есть русские".
А вслух спросил:
– Вы уезжаете сегодня? В Москву?
В глубине души его еще теплилась надежда на реванш.
– Сначала на Мальту, – пояснил Иван, щедро разливая виски по стаканам своих спутников, которые, шумно придвинув стулья, уже сидели за столом. – У Оксаны там дочь и мама, мы их давно не видели.
Он обнял блондинку, и та с нежностью прильнула щекой к его могучему плечу. Морис отвел взгляд – ему стало неловко от такого откровенного проявления чувств.
– Счастливо оставаться!
Русский поднял свой стакан и мгновенно опрокинул его содержимое в рот. Затем накрыл своей могучей ладонью руку Минчинтона и крепко пожал ее.
– Спасибо, Морис! Вы были хорошим учителем и партнером. Мы славно провели время. Я буду вспоминать вас. Все, идем собираться.
Он с шумом встал, следом все его спутники.
Минчинтон еще с минуту сидел, приходя в себя после этого вихря, затем придвинул поближе оставленную русским бутылку. Там еще оставалось с полпинты отличного скотча.
"А за выпивку все же заплатил он"! – подумал Минчинтон, и на душе его стало веселее. Конечно, было лучше, если реванш все-таки состоялся бы, но оставленная выпивка тоже – утешение.
Спустя полчаса, слегка пошатываясь, Минчинтон вышел из бара. Ему было грустно. Заканчивался зимний сезон, и пора была возвращаться в Грейт Британ, к тоскливым вечерам с их постоянными перепалками с женой по поводу проблем выросших детей и наглости соседей. Надо было возвращаться к надоевшим за десятилетия партнерам по гольф-клубу, которые будут обыгрывать его и потом подтрунивать в баре над его неудачными ударами и промахами. От одной мысли об этом на душе становилось тоскливо.
Поэтому Минчинтон совершенно не обратил внимания на ожидавшего у стойки администратора высокого, стройного мужчину в добротном, явно сшитом на заказ у дорого портного, костюме. У незнакомца было красивое лицо с правильными, не запоминающимися чертами лица, и волнистые, чуть тронутые сединой темные волосы.
Незнакомец же, в свою очередь, заметил Минчинтона, и его тонкие бледные губы тронула еле заметная усмешка…