– Да брось, Марк, что за нервозность? – похоже, у меня вошло в привычку разговаривать с самим собой. – Она девчонка, чьи чувства ты растоптал. А теперь хочешь просто зайти и сказать «привет»? Отличный план.
Черт, а ведь я действительно нервничал.
Приняв душ на скорую руку и натянув на себя футболку и домашние штаны, я снова спустился и решительно направился в сторону студии, но, взявшись за дверную ручку, застыл на месте. Страх перед предстоящим разговором и желание увидеть Ники смешались в коктейль чувств, раздирающих душу. Досчитав до трех и сделав глубокий вдох, я все же открыл дверь и шагнул внутрь.
Как же давно я не заходил в эту комнату. Все стояло на своих местах, как я и помнил. Сразу заметил, что в помещении слишком холодно, и ветер гулял, перебрасывая мелкие листочки по полу. Сама виновница моего прихода мирно спала, сидя за синтезатором, положив голову на руки, лежавшие на клавишах. Когда я подошел ближе, понял, откуда столько летающих бумажек на полу. Рядом с Ники лежала тетрадь, из которой вырвана чуть ли не половина листов. На свежей странице расположились ноты и несколько слов текста.
Ощутив очередной порыв ветра из открытого окна, я скептически взглянул на одежду девушки: домашние шорты и топ на лямках.
– Дурочка, – сказал ей полушепотом, – ты же простудишься. Все еще не научилась заботиться о себе?
Закрыв окно и захватив с дивана плед, накинул его ей на плечи. Затем придвинул поближе еще один стул и сел рядом. Пожалуй, вот он – идеальный вариант нашей встречи: мне удалось избежать разговора, но при этом я наконец-то вижу ее в реальности. Все такую же красивую и запретную для меня. Умиротворенный вид Ники говорил о том, что ее сон безмятежен, что не могло меня не радовать. Я до сих пор с содроганием вспоминал ее ночные кошмары, когда она кричала посреди ночи, и мы с Томасом еще несколько часов приводили малышку в чувство. Единственное, что меня тогда спасало, это осознание того, что виновники ее кошмаров уже мертвы. Об этом я лично позаботился.
Вдоволь насмотревшись на нее, решил, что все-таки неправильно оставлять Ники здесь. В комнате все еще холодно. Пытаясь действовать как можно аккуратнее, чтобы не разбудить, я подхватил ее на руки и понес наверх. Старался идти как можно медленнее, убеждая себя, что просто оберегаю тем самым ее сон, а не наслаждаюсь моментом близости ее тела, аромата, дыхания. Сладостный самообман. Я мог сколько угодно повторять себе, что это проявление заботы, но реакция тела не давала забывать, что на моих руках девушка, которую, несмотря ни на что, я все так же страстно желал и боготворил. Ни время, ни расстояние не смогли изменить этого. Я ничего не забыл: ни ее податливого тела подо мной, ни ее сладких стонов, ни горящих глаз, смотревших на меня со всеобъемлющей любовью восемь лет назад. Не смог выжечь воспоминания из памяти, как бы ни старался. Они жили своей жизнью и периодически мучали меня во снах, напоминая о том, что потеряно для меня навсегда.
Добравшись до комнаты Ники, я уложил ее в кровать, накрыл одеялом и присел рядом, чтобы еще раз посмотреть на свое прекрасное наваждение. Наклонившись, поцеловал ее в висок, спустившись чуть ниже, в щеку и напоследок едва коснулся ее губ своими.
– Пусть это будет нашим последним поцелуем. Спи спокойно, Ники.
Глава 7. Неизвестный. Лос-Анджелес
Ночь.
Нет ничего честнее ночи.
Она обнажает наши потаенные мотивы. Наше прогнившее естество. Наши самые губительные пороки.
Ночь – время безумцев, заложников искусства, узников собственной тени и… мстителей. Тех, кто готовится обнажить оружие, чтобы нанести удар во имя правосудия.
Как завещал старик Артур Конан Дойл устами одного из своих героев: от мести не получишь никакого удовольствия, если твой обидчик не успеет понять, кто нанес ему удар и за какие прегрешения.
Я прилежный ученик. А потому мой обидчик не просто поймет, кто явился по его гнилую душу. Он успеет прочувствовать на собственной никчемной шкуре все круги ада, на которые обрек меня много лет назад. Окунется в пучину отчаяния, где я встречу его с распростертыми объятиями и, сжав пальцы на горле, заставлю лицезреть падение всех, кто ему дорог. С каждой жертвой, с каждым новым витком скорби кольцо моих пальцев на его шее будет становиться теснее. Пока не сожмется до предела, навеки перекрыв кислород.
– Но прежде… Прежде мы немного поиграем, – легкий смешок сорвался с моих губ, разбившись о тишину ночи, пока я стоял на одной из крыш высоток.