Таверна Бими «Белая Роза», помимо своего прямого назначения, являлась еще и поставщиком продовольственных товаров, различного рода фабрикатов и полуфабрикатов для близлежащих жилых блоков. Особенно славились поставки свиных ножек, а также всегда свежего пива. Таверна отличалась также своим относительным спокойствием. Драки и дебоши здесь были весьма редки. Сам Бими тщательно следил за порядком и всякий раз, когда назревал скандал, стремился вовремя потушить его.
Особую заинтересованность в этом проявлял Бени Матик, офис которого помещался в задней комнате таверны.
Я оставил Кэта снаружи и вместе с Оджи вошел в бар. Наскоро отведав блюдо из свиных ножек, я бросил на стойку доллар. Подошел Бими и принялся отсчитывать сдачу.
— Бени там? — спросил я, кивая на заднюю комнату.
— Кто? — Его маленькие глазки недоуменно уставились на меня.
— Мне кажется, Бими, вы хотите, чтобы эта свиная ножка оказалась вколоченной в вашу глотку, не так ли?
Центы, которые он пересчитывал, выскользнули у него из рук, и он неловко прижал их сверху ладонью. Он продолжал улыбаться своей привычной дежурной улыбкой, но шрам под его подбородком заметно побледнел.
Затем он узнал Оджи. Потом и меня. Улыбка по-прежнему оставалась на его лице, но рот не шевелился.
— Будьте любезны, Бими, и тогда, возможно, я никого не пристрелю в вашем тихом заведении. В первую очередь я имею в виду вас. О'кей?
Он согласно кивнул головой.
— Я кое-что спросил вас, Бими.
— Он там, — произнес он тихо.
Я смотрел на него и ждал.
Его взгляд переместился на закрытую дверь в конце бара, и он добавил:
— Дикси и Ленни Собел тоже там. И еще джентльмены из центра города.
— Благодарю.
Мы двинулись через бар к задней двери, и Оджи отлично сыграл свою роль, широко распахнув передо мной эту дверь. Это дало мне возможность одним взглядом охватить всю обстановку в комнате и выбрать наиболее удобную позицию в ней.
Наше быстрое вторжение явилось полной неожиданностью для находившихся в комнате, и никто из них не двинулся с места.
Я вошел в комнату, а Оджи прикрыл дверь и прислонился к ней спиной так, будто твердо решил никого не выпускать.
Дикси лежал на кушетке. На его челюстях все еще сохранялись следы нашей последней встречи. Он увидел меня, но не пошевелился. Не менее красочно выглядела и физиономия Бени: его губы и правая щека распухли, а злоба, охватившая его, когда он меня увидел, вызвала на его лице болезненную гримасу.
Рядом с Ленни Собелом стояли Гарольд и Эл. Правая рука Эла, видимо забинтованная, была засунута в карман.
Трое других, повернувшихся в мою сторону, были явно из тех, у кого в вестибюлях стоят импозантные швейцары, а на входных дверях прикреплены блестящие таблички с известными в деловых кругах именами. Разумеется, эта известность ни в коей мере не мешает им интересоваться марихуаной, героином или опиумом, приносящими немалые дивиденды.
— Кажется, сегодня здесь собрались все избитые, — усмехнулся я.
— Будьте благоразумны, Дип, — сказал Бени. — Что вы хотите?
— Ничего, друг. Я имею все. Вопрос в том, что вы хотите?
При этом я взглянул на трех джентльменов-бизнесменов из центра города. Их лица слегка порозовели.
— Но, Дип… — Голос Бени дребезжал, но вспухшие губы смягчали стрекочущий акцент его голоса.
— Что заставило вас думать, Бени, что вы можете принять на себя все дело?
— А кто бы еще…
— Вы не очень долго ждали.
— Организация не должна была распасться только потому, что вас здесь не было, Дип. Вы…
— Не думаю, чтобы вы говорили и советовались с Бэттеном. Не так ли?
— А что нам Бэттен? Мы можем…
— Нет, Бени-бой, — вновь прервал я его. — Не можете вы теперь самостоятельно разгуливать с коричневыми ящичками и пытаться делать политику, никого не спросясь. Не можете и не будете, Бени-бой.
На короткое время в комнате воцарилась тишина.
Один из трех джентльменов, надменно выпятив подбородок, сосал сигару, выпуская изо рта клубы голубого дыма, а остальные, не глядя на меня, подчеркивали свое полное пренебрежение ко мне и к нашей беседе с Бени. Лишь у курившего сигару подергивающаяся верхняя губа выдавала легкую досаду и нетерпение.
Ленни Собел, развалившийся в кресле, что-то обдумывал, взвешивал, соображал и, наконец, придя к какому-то заключению, сказал, обращаясь ко мне: