В комнате Тэлли я нашел свой чек, приколотый к ее подушке, порвал его на мелкие кусочки и выбросил их в туалет, смыв затем водой.
Потом вынул из-за пояса револьвер, обернул его тряпкой и сунул в мусорный ящик, поставив сверху ведро с помоями.
Покончив с этими приготовлениями, я присоединился к Эллен, и мы вместе стали поджидать полицейскую машину.
Сержант Кен Херд принадлежал к той части населения центра города, которая отличалась от жителей окраинной части известным аристократизмом и некоторым превосходством своего образа жизни. Его лицо словно вырубили из чего-то простым топором, и не было никакой возможности отгадать, о чем он думает или что переживает, испытывает ли какое-либо чувство. Его холодные голубые глаза были лишены какого бы то ни было выражения, хотя порой вы и могли почувствовать безграничную ненависть, исходившую от него. Он признавал только два типа людей: тех, кто нарушал закон, и тех, кто его поддерживал. За пределами этого никакого понятия о добре и зле для него не существовало. Не существовало в понятии Херда и просто хороших людей. По его классификации, таковые зачастую представляли собой всего лишь помеху при поимке нарушителей закона.
В его присутствии требовалось соблюдать особые правила. При нем полагалось говорить мягко, вежливо и ходить тихо. Когда он спрашивал, надо было отвечать. Хуже всего было, когда на его огрубелом лице появлялось нечто вроде улыбки, почти всегда это предвещало кровавый исход либо в тот же самый момент, либо позже.
Его шефы позволили ему работать там, где он хочет, и он выбрал себе наиболее трудную окраину города, выбрал Улицу с большой буквы. Эта улица нравилась ему тем, что он мог проводить здесь свои операции, будучи уверенным, что жалоб не будет, так как всякий, попадавшийся в его тиски, знал, что в следующий раз жалоба обернется для него худшими последствиями.
Таков был сержант Херд, и теперь он, слушая, разглядывал меня.
Он позволил мне говорить, записал кое-что в блокнот, вновь взглянул на меня, как бы ожидая еще каких-то сообщений, и затем предложил Эллен изложить свою историю.
Как только она закончила свой рассказ, вошли Саливен и Оджи с Кэтом, и я почувствовал себя немного менее уверенным.
— Вот они, сержант, — сказал Саливен.
Кэт бросил взгляд на убитую и слегка присвистнул.
— Знаете ее? — спросил Херд.
Кэт кивнул головой.
— Говорите, — мягко попросил Херд.
— Тэлли Ли, — сказал Кэт, пожимая плечами. — Хорошая девушка. Я знал ее всю свою жизнь. А что случилось?
Оджи дал точно такую же информацию.
Тем временем медицинский эксперт закончил осмотр, сложил свои инструменты в саквояж, захлопнул его и набросил простыню на убитую.
— Что, по-вашему? — спросил Херд.
— Умерла не больше, чем час назад. Эта бутылка действительно явилась орудием убийства. Конечно, точные исследования мы проведем позже, но и теперь у меня нет никаких сомнений в этом.
— А как с ним? — кивнул Херд в мою сторону.
— С ним?
Врач еще раз бегло осмотрел рану на моей голове и сказал:
— Не сомневаюсь, что рана на его голове нанесена этой же бутылкой.
— Выходит, он не виноват?
— Гм… Безусловно нет, если исключить возможность нанесения этого удара самому себе, что, как вы знаете, бывает… Но…
— Что но?
— В данном случае не похоже. Нет, нет… конфигурация раны… Пожалуй, полностью исключено.
— Благодарю, — сказал я.
— Не беспокойтесь, — улыбнулся врач.
— Как у вас? — обратился Херд к человеку в форме, возившемуся с лупой вокруг бутылки, стоявшей на деревянной подставке.
— Никаких отпечатков, — ответил тот. — Все запачкано грязью. Есть только следы этой шляпы и волоски, по всей видимости, принадлежащие убитой. Не исключено, что под кровяными пятнами и грязью в лаборатории мы еще сможем обнаружить какие-либо следы.
— О'кей, — сказал Херд. — Упакуйте бутылку.
Затем, обернувшись к Саливену, спросил:
— Что с этими двумя?
— Они находились в баре «Пеликан». Лео Букс сказал, что они там сидели уже больше трех часов.
Не меняя выражения лица, Оджи сказал:
— Мы можем уйти?
Змеиные глаза Херда взглянули на него, затем на Кэта, Эллен и меня.
— Вы уйдете. Каждый из вас может уйти…
Мы знали, что он подразумевает под этим, но, чтобы не оставлять в этом никаких сомнений, после паузы он добавил:
— …со мной.
— За что? — спросил я мягко.