— Ни пуха ни пера, — сказал он, когда пассажиры спускались на землю.
— Спасибо за полет, — поблагодарил Аль.
— Там, где я вырос, — вставил Томми, — говорят «in culo alia bale па».
Аль бросил на племянника укоризненный взгляд.
— Никогда не слышал, — пожал плечами пилот. — Что это значит?
Это означало «пошел ты киту в жопу», но Томми уловил недовольство дяди.
— То же самое, что «ни пуха ни пера». Приблизительно.
— На каком языке?
— Увидимся в шесть, — вмешался Аль, уводя Томми.
Мексиканец в пункте проката машин поинтересовался, из какой они съемочной группы. Нери не ответили. Мексиканец уверил, что не продает информацию желтой прессе.
— Хороший у тебя тут бизнес, — похвалил Аль Нери.
Меньше говори, и люди быстро тебя забудут. Будешь молчать как рыба — запомнят. Научи человека колоритному сленгу — неминуемо засветишься. У Томми были свои достоинства, но ум среди них не числился.
— Я видел вас в кино, — сказал мексиканец. — Об одном городишке, там шерифа играет известный актер, как же его имя… И главная героиня — блондинка с большими сиськами. На кончике языка крутится.
Аль протянул деньги.
— Вы обознались.
Томми сел за руль, повернул на дорогу в современный Тусон. Справа до горизонта громоздились брошенные самолеты, по большей части боевые, со Второй мировой. Томми включил радио. «Кто станет прыгать, — пел Бак Оуэнс, — если ты скажешь «лягушка»?»
— Выруби это телячье дерьмо, — велел Альберт.
Томми хихикнул и послушался.
— Что смешного?
— Ничего.
— Я задал тебе вопрос. Что смешного?
— Парень поет: «Кто станет прыгать, если ты скажешь «лягушка»?», и тут ты говоришь мне вырубить радио.
— И при чем здесь лягушка?
— Ни при чем.
— Если хочешь слушать радио, слушай. Только не такое дерьмо.
— Забудь. — Томми уставился в пыльную дорогу. — Тут больше ничего не ловится.
Племянник уже третий раз ехал в Тусон встретиться с Фаусто Джерачи.
— Тебе так нравится эта гадость? — спросил Аль.
— Я просто включил музыку для фона. — Томми рассеянно коснулся пистолета на бедре. Вероятно, бессознательно. Аль знал: так многие делают. Есть и полицейские, кто ощупывает ствол каждые тридцать секунд. Сам Аль не взял оружия. Его тяжелый стальной электрический фонарь лежал в маленьком чемоданчике.
Томми снова погладил пистолет. То был новый девятимиллиметровый «вальтер», красавчик, на взгляд Альберта. Здравомыслящий человек не станет убивать из такого оружия, чтобы потом его выкинуть. Аль воспользовался бы дешевым дробовиком, годным только для стрельбы с близкого расстояния, однако он изо всех сил старался не контролировать каждый шаг племянника. Не хотел походить на отца, который частенько колотил Альберта за то, что тот не придерживается его сумасбродных противоречивых правил. Со старшей сестрой Альберта, матерью Томми, отец был не менее жесток: говорил, она все делает неправильно, и вбивал свои слова кулаками. Так что черт с револьвером. Главное, не выйти по нему на владельца. Если все пойдет как надо — вообще стрелять не придется. В противном случае попрощается с пушкой. Впрочем, это всего лишь пистолет. Добросовестные немцы в компании «Вальтер» сделают еще.
Брошенные самолеты были разрисованы поблекшими грудастыми девицами в чулках, или купальниках, или в том и другом сразу.
— Ты точно знаешь, куда ехать? — спросил Аль.
— Расслабься.
— Давай свернем у аэропорта, сократим путь.
— Мы же из него едем.
— Мы едем со взлетной полосы. Аэропорт находится…
— Я в курсе, где аэропорт.
— Конечно. — Аль достал из кармана складную карту и проследил дорогу.
Как и каждое утро, Фаусто Джерачи вернулся домой, отвезя жену Кончиту на работу на консервный завод в другой части города, сел в старом рваном халате в плетеное кресло во внутреннем дворе и закурил «Честерфилд-кингс», глядя на бассейн.
— Почему он не купит ей машину? — спросил Аль. — Она не умеет водить?
Они с Томми припарковались на соседней улице, откуда виден двор.
— Умеет, но Фаусто предпочитает отвозить ее сам. Я же говорил, он помешан на вождении.