– Знаю, – вздохнул следователь.
Наполеонов и впрямь знал на собственном опыте, что из-за того, что люди утратили интерес друг к другу, стали мало общаться, поддерживать не то что дворовые, хотя бы соседские отношения на уровне своей площадки, работать правоохранительным органам стало сложно.
– Силантий Фёдорович, – спросил следователь, – вы не помните, бездомные сразу облюбовали расселённый дом?
– Сразу, не сразу, точно опять-таки сказать вам не могу, но живут в нём уже достаточно долго. К Гаврюше и Марьяне обитатели окрестных домов уже привыкли. Особо сердобольные и еду им выносили, и вещички, не новые, конечно, поношенные, но и вполне приличные выносили.
– И они брали?
– Конечно, брали! Зима скоро. Нина Васильевна из дома напротив им даже зимние вещи вынесла. Марьяне пальто своё, а Гаврюше мужнину дублёнку.
– Так тепло же ещё! – фыркнул Наполеонов.
Старик покачал головой.
«Молодо-зелено», – прочитал следователь в его глазах, но вслух Муравецкий сказал:
– Сани с лета готовят. – И добавил: – Не зря же магазины шубы меховые летом рекламируют.
– Этим магазинам когда-никогда, лишь бы впарить народу то, что ему совсем не нужно, – сердито проворчал Наполеонов.
– Я что-то вас не понял, – посмотрел на него Муравецкий.
– Да тут и понимать нечего! Вот, например, вашей жене нужна шуба соболья или там норковая?
– Моей – нет, – рассмеялся Муравецкий, – а молодым всего хочется.
– Ага. На трамвае в норковой шубе.
– Не обязательно на трамвае, – усмехнулся старик.
– А мужья с «Роллс-Ройсами» далеко не у всех имеются.
– То есть вы против шуб? – Старик с любопытством посмотрел на молодого следователя.
– Категорически против! – сказал, как отрубил, Наполеонов.
– Почему?
– Зверюшек жалко.
– А, – протянул Муравецкий, – а я уж подумал, что у вас классовая неприязнь к богатым.
– И это тоже, – не стал разочаровывать его Наполеонов. И спросил: – А убитую женщину вы, Силантий Фёдорович, видели здесь когда-нибудь, я имею в виду, живой?
– Нет, не видел, – уверенно ответил Муравецкий.
– У меня с собой её фотография, – начал было следователь.
– Не надо! – резко прервал его Муравецкий. – Она и так у меня, как негатив, в мозгу отпечаталась.
– Понимаю. Не каждый день такое увидеть доводится.
– Да, Бог миловал. И я могу вас твёрдо заверить, что ни разу в жизни живой её не видел.
– Силантий Фёдорович, а вас не удивила надпись на стене? Вы ведь её заметили?
– Заметил, – не стал отрицать мужчина, – только я не сразу связал её с убитой женщиной.
– И роман Достоевского не вспомнился? Топор и всё такое.
– Вспомнился позднее. Женщина ничуть не похожа на старуху из романа Фёдора Михайловича. Не старая совсем и одета модно.
– Так сейчас процентщицами становятся и молодые.
– Ну да, – кивнул старик и поведал с непроницаемым лицом: – Сейчас практически все банки ростовщичеством занимаются. Нам вот с Ганой постоянно на сотовые звонят.
– Зачем?
– Хотят, чтобы мы у них кредит взяли. Я первое время объяснял им, что мы старики и живём на пенсию. Ну, куда там! Их гонишь в дверь – они лезут в окно. Не осталось в наше время у многих совести. Вместо совести – счётная машинка.
Наполеонов ничего не ответил, в душе соглашаясь с сетованиями старика.
Помолчав несколько секунд, он спросил:
– Силантий Фёдорович, вы не замечали, не появлялись ли здесь у вас незнакомые люди?
– Милый вы мой человек, – улыбнулся Муравецкий, – мы ведь не в деревне живём, а в мегаполисе, так что незнакомые люди встречаются на каждом шагу.
– Вы правы, – вздохнул следователь, – тогда, может быть, вам кто-то показался подозрительным?
– Нет, никто подозрительным мне не показался.
Наполеонов полез в карман, достал визитную карточку и протянул Муравецкому.
– Если вспомните, то позвоните мне.
– Позвоню обязательно, – пообещал Муравецкий и поднялся с табурета, чтобы проводить следователя и закрыть за гостем дверь.
Игнатий поплёлся следом за ними. Уже уходя, Наполеонов наклонился и ласково потрепал пса.
Тот посмотрел на хозяина и, уловив поданный ему знак, отнёсся к проявленному вниманию следователя благосклонно.