Когда Марсела не отступила, взгляд Маркуса потемнел.
– Не хватайся за нож, если не собираешься его использовать…
Возможно, она и правда была хрустальной.
Но стекло хрупкое ровно до тех пор, пока его не разобьешь.
Дальше оно становится острым.
– Марсела…
Она бросилась на Маркуса и с удовольствием заметила, как глаза мужа чуть расширились от удивления. Он резко отпрянул, расплескав бурбон. Нож едва чиркнул по шелковому галстуку, а в следующий миг ладонь Маркуса с размаху впечаталась в лицо Марселы. Во рту появился вкус крови, на глаза навернулись слезы. Под звон тончайшего фарфора Марсела рухнула на дубовый стол.
Она не выпустила нож, но Маркус прижал ее запястье к столешнице с такой силой, что аж кости захрустели.
Он и ранее проявлял грубость, но всегда только в пылу страсти, в ответ на невысказанный сигнал – и этот сигнал неизменно подавала сама Марсела.
Но только не в этот раз.
Маркус являл собой девяносто килограммов чистой силы, зарабатывал на жизнь, ломая вещи. Ломая людей. Он досадливо прищелкнул языком – словно это Марсела повела себя глупо. Раздула из мухи слона. Сама его спровоцировала. Вынудила трахнуть другую женщину. Разрушить все, над чем сама же столько трудилась.
– Ах, Марс, ты всегда умела меня завести.
– Отпусти, – прошипела она.
Маркус склонился к ней вплотную, провел рукой по ее волосам и накрыл ладонью щеку.
– Если пообещаешь играть по правилам.
Он улыбался. Улыбался. Словно все это – очередная игра.
Марсела плюнула кровью ему в лицо.
Муж испустил долгий страдальческий вздох. А потом ударил ее головой об стол.
Мир взорвался белой вспышкой. Марсела не помнила, как упала, но, когда к ней вернулось зрение, она лежала на шелковом ковре рядом со стулом. Голова пульсировала. Марсела попыталась подняться, но комната накренилась. К горлу подступил ком, она перекатилась на бок. Ее вырвало.
– Тебе надо было остановиться, – заметил Маркус.
Кровь залила глаз, окрашивая столовую в алые тона. Внезапно муж опрокинул ближайший канделябр.
– Всегда их ненавидел.
Светильник еще не успел рухнуть на пол, а пламя по пути облизало шелковые занавески.
Марсела встала на четвереньки. Она двигалась с трудом, будто под водой. Медленно, слишком медленно.
Маркус стоял в дверях и смотрел. Просто смотрел.
Нож сверкал на паркете. Марсела потянулась к нему сквозь густой воздух. И уже почти достала, когда сзади на нее обрушился удар. Маркус опрокинул второй канделябр. Тяжелый светильник пригвоздил ее к полу.
Пламя распространилось с невероятной скоростью. С занавесок оно перекинулось на лужу разлитого бурбона, а оттуда на скатерть и ковер. Теперь огонь полыхал повсюду.
– А у нас неплохо получалось, Марс, – пробился сквозь морок голос Маркуса.
Заносчивый ублюдок. Будто хоть что-то из этого являлось его идеей, его заслугой.
– Ты без меня никто, – невнятно произнесла она. – Я тебя сделала, Маркус. – Марсела попыталась сдвинуть канделябр. Тщетно. – Я тебя и уничтожу.
– Люди много чего болтают перед смертью, милая. Я уже все это слышал.
Жар заполнил помещение, легкие, голову. Марсела закашлялась, но перевести дыхание никак не получалось.
– Я тебя уничтожу.
Ответа не последовало.
– Ты меня слышишь, Маркус?
Ничего, тишина.
– Я тебя уничтожу!
Марсела кричала, пока не сорвала горло, пока дым не заволок зрение. Собственный голос эхом отдавался в голове, последние мысли провожали Марселу все дальше, дальше, в темноту.
Я тебя уничтожу.
Я уничтожу.
Я…
Офицер Перри Карсон уже почти час не мог пройти двадцать седьмой уровень игры, когда раздался звук мотора. Перри поднял голову и увидел, как черный седан Маркуса Риггинса выезжает из крытого полукруга парковки у особняка.
Машина вылетела на дорогу, на добрых тридцать километров превышая допустимый в пригороде скоростной режим, но Карсон сидел не в патрульном экипаже, а даже если бы и так, то не для того последние три недели питался мерзким жирным фастфудом, чтобы арестовывать Риггинса за мелочовку.
Нет, полицейскому департаменту Мерита нужна рыбка покрупнее, а не один только Марк-Акула. Им хотелось накрыть все криминальное море.
Перри откинулся на потертое кожаное сиденье и вернулся к игре. И как раз одолел двадцать седьмой уровень, когда почуял дым.
Опять какой-то придурок развел костер без разрешения. Перри сощурился в окно – уже поздно, половина одиннадцатого, так далеко от Мерита небо совершенно черное, а на черном дым не рассмотреть.