Зато всполохи огня – запросто.
Офицер выскочил из своей машины и перебежал улицу. Пламя озарило окна особняка Риггинсов. Карсон на ходу набрал службу спасения. Входная дверь, слава богу, оказалась не заперта, и Перри распахнул ее, уже мысленно составляя рапорт.
Напишет, мол, дверь была приоткрыта, он услышал, как кто-то зовет на помощь – хотя на деле не слышал ничего, кроме треска горящего дерева и свиста пламени, что облизывало стены.
– Полиция! – крикнул Перри куда-то в дым. – Есть тут кто-нибудь?
Он видел, как Марсела Риггинс вернулась домой. Но не видел, чтобы она потом уезжала. Седан промчался быстро, но сомнений не оставалось – на пассажирском сиденье никого не было.
Перри закашлялся в рукав. Где-то вдалеке уже завывали сирены. Он знал, что должен вернуться на улицу, подождать снаружи, где воздух свежий, прохладный и безопасный.
Но потом завернул за угол и увидел тело, придавленное железкой размером с вешалку. Свечи растаяли, но Перри догадался, что это канделябр. Кто вообще держит в доме канделябр?
Карсон схватился за стержень, но тут же отдернул руку и выругался. Канделябр раскалился, металлические рожки уже прожгли платье Марселы там, где соприкасались с телом. Кожа покраснела и воспалилась, но женщина не плакала, не кричала.
Она вообще не шевелилась. Ее глаза были закрыты, висок блестел от крови, что сравнялась по цвету с черными волосами.
Перри попытался найти у нее пульс. Едва ощутимый трепет, казалось, угасал буквально под пальцами. Огонь все разгорался. Дым становился гуще.
– Черт, черт, черт, – бормотал Перри, оглядывая комнату под звук сирен.
Кувшин с водой опрокинулся на салфетку, и она уцелела. Перри обмотал ею руку, ухватился за канделябр и со всей силы потянул железный брус. Мокрая ткань зашипела, жар прошил пальцы. Перри как раз успел откатить канделябр с тела Марселы, когда в прихожей зазвучали голоса. В дом ворвались пожарные.
– Сюда! – прохрипел Карсон, задыхаясь от дыма.
Двое мужиков пробились сквозь марево за секунду до того, как потолок застонал и люстра обрушилась на обеденный стол. Он треснул, вспыхнул… Следующее, что запомнил Перри, – как его тащат прочь из комнаты и горящего дома в холодную ночь.
Следом бежал другой пожарный, перекинув через плечо безжизненное тело Марселы.
Тяжелые машины стояли прямо на аккуратно подстриженном газоне, огни «Скорой» отражались от сланцевой парковки.
Дом пылал, руки пульсировали от боли, легкие горели, но Перри на все это было плевать. Единственное, что его сейчас волновало, – жизнь Марселы Риггинс. Марселы, что всегда улыбалась и дерзко махала копам, когда те пытались сесть ей на хвост. Марселы, что никогда в жизни не донесла бы на своего нечистоплотного муженька.
Но судя по глубокой ране у нее на голове, горящему дому и спешному отъезду Маркуса, имелся шанс, что дамочка пересмотрит свою позицию. И Карсон не собирался упускать этот шанс.
Шланги выплевывали в огонь струи воды, Перри кашлял, но увернулся от предложенной кислородной маски. Двое медиков занесли Марселу в машину «Скорой» и уложили на носилки.
– Она не дышит, – сказал один, расстегивая ей платье.
Перри потрусил к ним.
– Пульса нет, – сообщил другой, начиная реанимацию.
– Так запустите его! – рявкнул Перри, заскакивая в карету «Скорой». Труп в качестве свидетеля не представишь.
– Сатурация падает, – сказал первый, закрывая рот и нос Марселы кислородной маской.
У нее была слишком высокая температура; медики принялись обкладывать виски, шею и запястья пострадавшей охлаждающими пакетами. Последний неохотно принял Карсон.
На маленьком экране появился пульс Марселы – ровная неподвижная линия.
Карета «Скорой» ехала прочь от места происшествия, горящий дом стремительно уменьшался в окне машины. Три недели Карсон просидел напротив особняка. Три года пытался накрыть банду Тони Хатча. Судьба предоставила идеального свидетеля, и будь Перри проклят, если сдастся без боя.
Третий медик попытался заняться обожженной рукой Карсона, но тот увернулся:
– Сосредоточьтесь на ней.
Сирены прорезали ночь, а бригада все пыталась втолкнуть воздух в легкие Марселы, заставить ее сердце биться. Раздуть жизнь из пепла.
Тщетно.
Марсела лежала на носилках обмякшая, безжизненная, и надежда Перри начала меркнуть, угасать.
А потом, где-то между двумя толчками, жутко неподвижная линия пульса дернулась, запнулась и наконец запищала.