Нет, не подумайте дурного, я очень любила мужа. Он был частью моей жизни, больше скажу — я считала его частью самой себя. Ну, чем-то вроде руки или ноги. Вы ведь не думаете постоянно о своей правой руке? Она у вас есть, и этого довольно. Вот и я, когда-то с большим трудом завоевав Сашу, перестала думать о нем днем и ночью. Он у меня есть, и этого довольно. А уж в его любви я и вовсе не сомневалась.
И вообще, где он найдет такую, как я? Я искренне гордилась своим умением разгадывать даже самые запутанные головоломки. Я отличный друг, что доказала не раз. Я спасла его когда-то от психической импотенции. Рискуя жизнью, я спасла его от несправедливого обвинения в убийстве… Правда, я рисковала жизнью не раз, и не только ради любимого, но и ради своих подруг и друзей, и даже ради малознакомых людей, обратившихся ко мне за помощью… Но это потому, что я отважна и добра, верно?
Я села на постели и потрясла головой, Люди добрые, да что это со мной стало? Похоже, я потихоньку превращаюсь в самодовольную клушу. Я располнела, обабилась, я вот уже полтора года, стыдно признаться, не была в парикмахерской. Свои некогда длинные русые волосы я коротко остригла незадолго до родов, и с тех пор подравниваю их сама… Мне не хватает времени для заботы о своем внешнем виде. Мне не хватает времени, чтобы приготовить мужу обед или ужин. Конечно, в выходные он вполне может сварить или поджарить что-нибудь сам, но вот в будни, когда Саша возвращается почти за полночь, сил на готовку у него не остается. И, если бы не моя мамочка, он ложился бы спать голодным. Но зато у меня всегда есть время, чтобы погордиться собой. И на то, чтобы разгадывать загадки, которые никаким боком меня не касаются. М-да, похоже, я просто-напросто зажралась. Даже мое чувство юмора, которым я так гордилась, как-то притупилось, иначе столь самодовольные мыслишки были бы им жестоко высмеяны и с позором уничтожены.
Я вновь прилегла, но сон все не шел. Почитать книжку, что ли? Стараясь не шуметь, я вышла в гостиную и посмотрела на книжные полки, заставленные разнокалиберными томами. Взгляд невольно остановился на броском названии: «Арабески» Эдгара По. Да уж, вот оно, то чтиво, которое весьма рекомендуется почитать на ночь глядя. Как говорится, то, что доктор прописал. Я достала с полки старую потрепанную книгу в тяжелом жестком переплете, и, слегка поколебавшись, пошла с ней в спальню. Выключила верхний свет, зажгла розовый ночник над кроватью, улеглась в постель и задумалась: а может, ну их к аллаху, эти арабески, лучше посчитать на ночь овец? Но руки уже сами раскрыли книгу примерно на середине. Я взглянула на название раскрывшегося рассказа и вздрогнула. На белой странице крупной черной готической вязью были выписаны слова: «Заживо погребенные».
«Погребение заживо, несомненно, чудовищнее всех ужасов, какие выпали на долю смертного. И здравомыслящий человек едва ли станет отрицать, что это случалось часто, очень часто. При необходимости я мог бы сослаться на целую сотню самых достоверных примеров. Один такой случай, весьма примечательный и, вероятно, еще не изгладившийся из памяти некоторых читателей, имел место не столь давно в соседнем городе Балтиморе и произвел на многих потрясающее, неотразимое впечатление.
Супругу одного из самых почтенных граждан известного юриста и члена конгресса — постигла внезапная и необъяснимая болезнь, перед которой оказалось бессильно все искусство медиков. После тяжких страданий наступила смерть или состояние, которое сочли смертью. Никто даже не подозревал, да и не имел причин подозревать, что она вовсе не умерла. Обнаружились все обычные признаки смерти. Лицо осунулось, черты его заострились. Губы стали белее мрамора. Глаза помутнели. Наступило окоченение. Сердце не билось. Так она пролежала три дня, и за это время тело сделалось твердым, как камень. Одним словом, надо было поспешить с похоронами, поскольку труп, казалось, быстро разлагается. Ее похоронили в семейном склепе, и три года никто не тревожил могильный покой. По прошествии этого времени склеп открыли, чтобы установить там саркофаг, — но увы! — какое страшное потрясение ожидало ее супруга, который своими руками отворил дверь! Едва створки распахнулись наружу, что-то закутанное в белое со стуком упало прямо в его объятия. То был скелет его жены в еще не истлевшем саване.
Тщательное расследование показало, что она ожила через два дня после погребения и билась в гробу, который упал на пол с уступа или с возвышения и раскололся, так что ей удалось встать. Случайно забытый масляный фонарь, налитый дополна, теперь оказался пуст; впрочем, масло могло улетучиться само по себе. На верхней ступени лестницы при входе в зловещую гробницу валялся большой обломок гроба, которым она, по всей видимости, колотила в железную дверь, призывая на помощь. При этом она, вероятно, лишилась чувств или умерла от страха; падая, она зацепилась саваном за какой-то железный крюк, торчавший из стены. Так и осталась она на месте, так и истлела стоя.»