Когда я открыла глаза, передо мной стоял Чак Алманд.
— Господи, ты напутал меня, мальчик! — воскликнула я, поднеся к горлу руку в перчатке.
На Чаке были тяжелые сапоги и тяжелое пальто, шапка, перчатки и шарф — он оделся в полном соответствии с погодой.
— Зачем вы снова здесь? — спросил он. — Вы думаете, что пропустили что-то?
— Да, — ответила я — у меня не было заготовлено резонной истории. — Да, я сомневалась, не пропустила ли чего-нибудь.
— Думаете, тут могут быть мертвые люди?
— Я проверяю.
— Их тут нет. Их всех выкопали у старой фермы Дэвей.
Потом его взгляд быстро метнулся в сторону, и я услышала снаружи чьи-то шаги. Слава богу.
Дверь амбара открылась, и вошел мой брат.
— Привет, Чак, — небрежно бросил он. — Милая, ты закончила?
— Да, похоже, — отозвалась я. — Как мы и ожидали, результаты негативные.
Светлые блестящие глаза Чака Алманда были прикованы ко мне.
— Не бойтесь меня, — сказал он.
— Я тебя вовсе не боюсь, — ответила я, пытаясь улыбнуться.
И это была правда — я не то чтобы боялась мальчика. Но я чувствовала себя рядом с ним очень неловко и в какой-то мере беспокоилась о нем.
Потом я услышала, как кто-то позвал снаружи:
— Чак! Эй, приятель, ты там? Кто здесь?
К моему недоумению, лицо Чака в мгновение ока изменилось, и мальчик изо всех сил ударил меня в живот. Во время удара он пошевелил губами, я увидела это, падая на колени.
— Убирайтесь отсюда! — завопил он, когда я подняла на него глаза, стоя на коленях на замерзшей земле. — Вот! Вы тут незаконно!
В амбар ворвался Том Алманд, дверь старого амбара скрипнула и застонала. Распахнув ее, он не остановился.
— Сынок, сынок! Господи боже, Чак, что ты сделал?
Толливер был уже рядом со мной, помогая мне подняться.
— Ты, маленький сукин сын, — обратился он к стоящему рядом со мной мальчику, — никогда к ней больше не прикасайся! Она тебе ничего не сделала.
Я молчала и только глядела снизу вверх в глаза мальчика, прикрывая здоровой рукой живот. Он мог ударить снова. На сей раз я хотела быть готовой.
Но больше не случилось ничего, кроме длинных разговоров. Том Алманд снова и снова извинялся. Толливер ясно дал понять: он не позволит никому снова меня бить. А еще ясно дал понять, что не хочет, чтобы мальчик снова ко мне приближался. Том считал: мы не должны были нарушать границы его собственности. Толливер сказал, что вчера полиция была рада видеть нас здесь, на этом самом месте. Том повторил: сейчас — не вчера, и нам нужно убраться с его участка. Толливер ответил, что мы будем рады это сделать, и Тому повезло, что мы не звоним в полицию, чтобы сообщить — его сын напал на человека.
Я прислонилась к Толливеру, когда тот помог мне выйти и двинуться к машине. Толливер, похоже, дошел. Он так пытался не сказать: «Я же тебя предупреждал!» — что чуть не лопался по швам. Но, господи благослови его, он ухитрился этого не сказать.
— Толливер, — произнесла я, когда мы очутились в безопасном месте в нашей машине и двинулись обратно к дому у озера.
— Да?
— Как раз перед тем, как он меня ударил, перед тем, как начал вопить на меня, мальчик сказал: «Простите. Приходите и найдите меня позже».
— Я этого не слышал.
— Он сказал это очень тихо, чтобы ты не услышал. Чтобы не услышал его отец.
— Он сказал, что ты должна его найти?
— Он сказал «простите». А потом — чтобы я пришла и нашла его позже.
— Итак, у него шизофрения? Или он пытается убедить своего отца, что у него шизофрения?
— Думаю, он пытается в чем-то убедить своего отца, но не уверена в чем.
Остаток пути до дома мы молчали. Не знаю, что творилось в голове Толливера, но я очень старалась понять произошедшее.
Припарковавшись на вершине склона, мы заметили, что в доме Гамильтонов все тихо и неподвижно, только дымок поднимается из трубы. Может, они спят. Поспать — это казалось хорошей идеей.
— Я недовольна собой. Думаю, как семидесятилетняя, — проворчала я, шагая вниз по подъездной дорожке, чтобы потом подняться по лестнице к двери.
— О, держу пари, мы придумаем, чем бы таким заняться, чем не занимаются Гамильтоны, — сказал Толливер таким многозначительным тоном, что я почувствовала, как мое давление взмыло до критической отметки.
— Не знаю. Гамильтоны очень крепкие и бодрые для людей, которым перевалило за семьдесят.