А однажды Макс задумался. А почему, собственно, он не может начать карьеру режиссера?
Утром в следующее воскресенье в кабинете Тоби Макс произнес заранее отрепетированную речь. Он осторожно начал с того, что благодарен отцу за постоянную финансовую поддержку, но что настала пора ему подумать о том, как самому зарабатывать деньги.
Тоби, давно понявший, что актера из Макса не получилось, внимательно слушал.
Макс заговорил о преуспевающем драматурге мистере Шоу.
«Ах вот оно что, Макс решил писать пьесы».
А Макс продолжал:
– И зрителям нравится современная постановка.
Тоби фыркнул:
– Ну да, голая сцена, костюмы из простыней или мешков, а освещение такое, будто сейчас грянет гроза и электричество вот-вот отключат.
– Да, простые декорации, чтобы ничто не отвлекало от текста. Как ставит Гордон Крэйг.
С лица Тоби исчезло выражение непонимания. – Ты пытаешься мне сказать, что хочешь заняться дизайном декораций?
– Нет, папочка, я хочу стать режиссером.
Тоби задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Этот путь мог стать спасением для Макса. В качестве актера ему придется соревноваться с такими талантливыми молодыми людьми, как Гилгуд, Оливье и другие. Но молодых многообещающих режиссеров в Британии немного.
Вечером после спектакля Лилиан Бейлис вернулась в свой кабинет и застала там Физз. Молодая женщина сидела в гамлетовском кресле, оперевшись локтями на конторку, и сморкалась в большой носовой платок. Лилиан кашлянула, но Физз не услышала. Мисс Бейлис осторожно тронула ее за плечо. Физз вздрогнула, резко обернулась и, увидев, что это Лилиан, заплакала опять.
– Я не могу больше терпеть этот брак, мисс Бейлис. Я прихожу домой и вижу в гостиной батарею пивных бутылок, американских парней в помятых рубашках, которые непрестанно говорят о конструктивизме и важности социального реализма…
– Актерские браки все таковы, – сухо сказала мисс Бейлис.
Физз уткнулась в грудь Лилиан.
– Макс всегда меня поддерживал, а теперь он говорит: «Разумеется, ты должна взяться за эту роль», а потом делает все возможное, чтобы я не попала в театр. Где сам он, кстати, бывает крайне редко. Если у него находится время посмотреть на меня в спектакле, он засыпает на середине и начинает храпеть… Это просто оскорбительно!
Мисс Бейлис осторожно погладила спутанные белокурые волосы и пожала плечами:
– Многие театральные мужья стали просто экспертами по разрушению личности жены. Они делают это спокойно и неторопливо.
– Ну уж нет! – с вызовом воскликнула Физз.
На лице мисс Бейлис появилось скептическое выражение.
Понедельник, 3 сентября 1928 года
Вооружившись благословением Тоби и его обещанием ежемесячно выписывать чек, Макс отправился в непрестижный пригород Лондона – Барнс. Пару лет назад в маленьком, на крошечной сцене, зале кинематографа ученик Станиславского Федор Комиссаржевский поставил две пьесы Чехова. Макс видел эти постановки и был восхищен. Многие серьезные театралы были готовы отправиться в пригород, чтобы посмотреть постановки в театре Барнса.
У театра Макс выпрыгнул из своей низкой спортивной машины, не открывая дверцы, надеясь произвести хорошее впечатление на мистера Комиссаржевского. Макс надеялся, что режиссер примет его в качестве помощника, тем более что Макс был согласен работать без жалованья. Перед Максом стоял лысеющий мужчина в твидовом пиджаке и мятых серых фланелевых брюках. Он был чем-то похож на Ленина, только без бороды.
– Это вы тот самый мистер Фэйн, который написал письмо? Отлично, что у вас есть машина. Это может пригодиться.
Макс с уважением посмотрел в раскосые зеленые глаза – проницательные, умные и веселые, – сидящие на плоском, типично славянском лице.
Мистер Комиссаржевский дернул курносым носом:
– Вы понимаете, что мы не можем вам платить? Идите за мной. – Он направился к главному театральному входу.
Макс с облегчением вздохнул. Теперь он сможет продолжать дело, начатое в Америке.
К концу дня Макс понял, что он нашел своего Учителя. Это был просто перст божий.
Прошло всего несколько дней, и Физз заметила изрядные перемены в облике Макса. Он снова стал тем веселым, кипящим энергией молодым человеком, за которого она выходила замуж. У вновь рожденного Макса оказался только один недостаток. Он без умолку говорил о Комиссаржевском, которого запросто, как и вся труппа, называл Комисом.
Спустя две недели после того как Макс начал работать в театре Барнса, они сидели днем в своем любимом ресторане «Берторелли» на Шарлотта-стрит, и Макс продолжал с энтузиазмом вещать за порцией спагетти:
– Физз, я никогда не встречал еще человека, похожего на него. Он архитектор, блестящий мастер по свету, декорациям, костюмам. Он еще и музыкант… Ты бы слышала, как он импровизирует за роялем!
Физз протянула руку и ухватила Макса за нос:
– Макс, меня уже тошнит от рассказов об этом блестящем сумасшедшем и его неподражаемом юморе. Запомни на будущее – за каждое слово об этом лысеющем маленьком гении я буду угощать тебя рассказом о Лилиан Бейлис!
– Отпусти мой нос, – гнусаво попросил Макс и засмеялся.
В марте 1929 года Физз сыграла Нору в пьесе Ибсена «Кукольный дом».
На премьере в партере чередовались белые бабочки, крахмальные рубашки, обнаженные напудренные плечи, ряды жемчугов и тиары. Зрителей привлекал не только спектакль, но и сидящие в партере. И Физз честно призналась себе, снимая грим после спектакля, что партер интересовал их куда больше происходящего на сцене. На следующее утро у нее брали интервью, но уже не театральные критики, а журналисты.
Все еще уставшая после спектакля, она позавтракала с репортером из «Ивнинг ньюс» в пахучих носках, выпила кофе с язвительным, умным парнем из «Дейли глоб» и под конец побеседовала с пухлой, по-матерински милой женщиной из интеллектуальной и сволочной «Уикли ревю».
Сочувственно обсудив с Физз ее исполнение роли Норы, репортерша вдруг небрежно заметила:
– Разумеется, ваша собственная жизнь не похожа на жизнь Норы.
Физз изумилась:
– Что вы имеете в виду?
Очаровательная дама уточнила:
– Вы сами зарабатываете деньги. Не чувствует ли ваш муж себя униженным, ведь именно вы его содержите?
– Я этого не замечала. – Тон Физз стал ледяным.
– То есть ваш муж никогда вам не завидует, не дуется и не бывает агрессивным? – Голос женщины зазвучал резче. – Не ведет ли он себя в личной жизни как Отелло или Петруччио?
Физз неестественно рассмеялась:
– Господи, конечно, нет.
– Но ведь он не работает, верно? Это наверняка создает трудности в вашей семейной жизни.
– Вы ошибаетесь. Макс работает помощником режиссера у мистера Комиссаржевского в театре Барнса.
– Но это же не Друри-Лейн, вы согласны?
– Никто не учится играть в теннис на центральном корте Уимблдона, – резко ответила Физз. – Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом, кроме моей личной жизни?
Женщина понимающе улыбнулась:
– Я полагаю, вас все спрашивали о том, каково это – добиться такого успеха в столь юном возрасте?
– Меня действительно об этом спрашивали. – Физз несколько расслабилась, успокоенная новой темой разговора.
– Ну, значит, я не буду повторяться. Еще один вопрос, – промурлыкала дама-журналист. – Эта вражда между вашей свекровью и О'Брайенами. На чьей вы стороне?
Физз рассмеялась серебристым смехом.
– Эту забытую историю раздувает пресса. Мы дома этого никогда не обсуждаем. – Она улыбнулась и встала. – Прошу меня извинить, но у меня еще одна встреча.
В следующую пятницу в «Уикли ревю» появились две статьи. Над ними разместились фотографии – угрюмый Макс и встревоженная Физз.