— Оно и есть особенное.
— Добыча должна быть…
— Большая. Так и будет. Для меня одного слишком большая. Придется переправлять через Канал. Мне надо с ним повидаться. Сказать по правде, его-то я и ищу.
— А мне сказать не можешь?
— Нет. Только твоему боссу.
— Пойдешь со мной. Прямо сейчас.
— Ну, я тогда потопаю дальше. — Уэллборн начал подниматься, но Эмбер привстал и мягко толкнул его в плечо, заставив опуститься.
— Мистер Уэллборн пойдет с нами.
— Послушайте, мистер Эмбер…
— Ты пойдешь со мной и Францем. Я и без того сказал слишком много и не хочу, чтобы ты шатался по пивнушкам и везде рассказывал, что Эмбер замыслил большое дело.
— Да не буду я трепаться. Мне только…
— Мистер Эмбер прав. Пойдешь с нами. — Франц, пошатнувшись, встал. На его изрытом оспинами лице появилась добродушная усмешка. — Пойдешь или я сломаю тебе руку.
Дом в Эдмонтоне Эмбер уже видел, когда расставлял там сторожей. С конки они сошли у Ангела, потом прогулялись пешком, и, уже приближаясь к месту, он заметил двух «ворон» — Слепого Фреда, торговавшего спичками на противоположной стороне улицы в сопровождении своей маленькой дочурки, исполнявшей роль поводыря, и Бена Таффнела, в «костюмчике» трясуна Джемми, пристроившегося, между бакалейной лавкой и швейной мастерской. Слепой Фред отстучал свое раз-два-три, дав понять, что засек Эмбера, но легче от этого не стало. При малейшем подозрении Франц запросто сломал бы Эмберу шею, а Фреду засунул в пасть его белую, как у всех незрячих, палку. Оставалось утешаться хотя бы тем, что сторожа на месте и делают свое дело.
Небольшой домик выглядел вполне аккуратным: серый камень, арочная дверь, высокие окна как на первом, так и на втором этаже. Пройдя железные воротца, они ступили на бетонированную дорожку, а потом поднялись по пяти каменным ступенькам к двери. Огромная латунная ручка казалась в сумраке зеленоватой — похоже, ее давно не полировали. У Франца нашелся собственный ключ, но едва они переступили порог, как Эмбер понял, что первое впечатление было обманчиво. Старая, разбитая мебель, ободранные обои, на потертом ковре темнели пятна неизвестного происхождения. Женщин нет, подумал Эмбер. Бережливые.
Франц провел его в столовую, где два немца склонились над мисками с каким-то жирным варевом. Один — небритый толстячок, грязный, неряшливый, противный; другой — помоложе, чистенький, опрятный, хорошо одетый — полная противоположность приятелю. Оба кивнули и обменялись с Францем несколькими словами на родном языке.
— Подождите здесь, — предупредил Франц и вышел из комнаты.
Эмбер прислушался — шаги по лестнице… дверь открылась и закрылась… голоса наверху. И тут же другой голос, уже от двери.
— Привет, Эмбер. Никак работу ищешь, а?
Он обернулся — голос принадлежал здоровенному малому, вышибале из Хундсдитча, работавшему в былые времена на Профессора. Звали его Ивэнс, и Эмбер бы не доверил ему приглядывать даже за сестриной кошкой.
Эмбер показал взглядом вверх.
— Так ты теперь у пруссака?
— Только когда он здесь. Не то, конечно, что с Мориарти, но теперь все по-другому. А ты? Сам себе хозяин?
— У меня к нему предложение.
Франц уже спускался по лестнице. Ивэнс поспешно отступил, давая ему пройти. Было видно, что к немцу он относится почтительно.
— Босс примет тебя. Наверху. Идем со мной.
Франц скользнул взглядом по остальным членам шайки, и у Эмбера возникло ощущение, что его здесь принимают как чужака.
Комната Шлайфштайна служила когда-то, судя по всему, главной спальней — первая дверь справа от лестницы. Сам немец вполне сошел бы за провинциального управляющего банком. Им бы он скорее всего и стал, если бы не свернул на кривую дорожку. Здесь, в запущенной спальне с железной койкой, облезлым деревянным столом и ободранными обоями, Шлайфштайн явно выглядел чужеродным предметом. Что это, притворство? Или немец по каким-то причинам утратил влияние и был изгнан или бежал из Берлина?
Как бы там ни было, Шлайфштайн остался собой — импозантный мужчина в темном костюме; человек, окруженный особенной аурой, рожденный распоряжаться и вести за собой; лидер, стоящий намного выше и в стороне от своих сторонников.
Вильгельм Шлайфштайн действительно начал карьеру на банковском поприще, которое оставил по причине растраты. Далее последовали мошенничество и подделка, грабеж и торговля живым товаром. За немцем закрепилась репутация человека жестокого и решительного, но сейчас репутация не срабатывала: глядя на сидящего перед собой человека, Эмберу было трудно представить его в роли криминального властителя Берлина. И зачем только Профессору понадобилось изобретать хитроумный план, чтобы заманить в ловушку этого неудачника?