На этом месте мы простояли целый час — и ничего, а потом кто-то посоветовал нам перейти на другой пруд, так там оголодавшая рыба сама выпрыгивала на деревянный настил, нам оставалось только вовремя её подхватить.
Уже минут через сорок мы с удовольствием уплетали приготовленную на мангале рыбу.
Все неловкости в общении с Димой исчезли окончательно, мы по-прежнему были теми же друзьями, про которых говорят: не разлей водой.
— Ну что, двигаемся домой? — во весь рот улыбнулась я, довольно похлопав себя по животу.
Дима кивнул и пошёл по тропинке вперёд.
Назад мы возвращались укороченной дорогой, ибо стало очевидно: вот-вот начнётся дождь.
Я с наслаждением вдыхала горьковатые запахи ранней осени. Какой же здесь чистый воздух: ложкой можно черпать!
Глава 26
Пройдя ещё с километр, мы заприметили сараюшку, стоявшую у ленточного бора. В это время подул шквалистый ветер, и небо в одночасье полностью заволокло тучами. Где-то над головой молния разорвала небо, сильно громыхнуло, и в ту же секунду пошёл холодный мелкий дождь. Я со страхом посматривала на Диму, но он был абсолютно спокоен и только поднимал глаза к небу, которое разрезала очередная молния.
— Что-то мы, должно быть, не рассчитали, — клацнула я зубами.
— Ксюша, успокойся, знаю: боишься грозы, но всё будет хорошо, поверь.
А я дрожала не только от страха, но и от холода. Вот бестолковая, говорил же мне Дима, чтобы взяла тёплую вещь, так нет, как обычно, сделала по-своему. Будто прочитав мои мысли, друг вздохнул, ни слова не говоря, снял с себя ветровку и накинул на мои плечи. Дождь участился.
— Бежим, — приказал Дима и, схватив меня за руку, буквально потащил за собой.
Мокрая трава, которая ещё недавно восхищала, теперь мешала бежать, ибо больно хлестала по голым ногам.
Минут через пять, запыхавшиеся и полностью мокрые, мы залетели в покосившийся, старый сарай, в котором, вероятно, ранее хранилось сено или ещё что-то. Вода стекала по нашим телам и одежде. Я сбросила мокрую ветровку, в которой сейчас было ещё холоднее.
Снова громыхнуло, я схватила Диму за руку и затряслась как заячий хвост.
— Ну что ты, Ксюша, — он наклонил голову и ласково погладил меня, как маленькую по волосам, а потом обнял, с силой прижав к себе. Так мы стояли некоторое время, покачиваясь и согревая друг друга телами. Он вдруг напел ту мелодию, под которую мы танцевали в кафе на Женькином юбилее: «Люби меня, люби…».
Так хорошо и спокойно было в руках Димы, и я забыла обо всём: о несложившейся личной жизни, мести Доброкотову, скором выходе на работу, да много о чём, что терзало душу, забыла!
А после руки его начали своё парадное шествие по моей спине, я вдруг обессилила, погружаясь в сладкую истому, сознание затуманилось, лишь в голове крутилась та мелодия.
Дима, приподняв меня, крепко прижал к себе и начал жадно и неистово целовать, сопротивляться не было сил, да и не хотелось.
Чем сильнее становились поцелуи, тем чаще и громче билось моё сердце, тем горячее становилась кожа, она просто плавилась под его руками, тело пронзал жар, рвущийся изнутри.
Димины пальцы запутались в мокрых волосах, когда он запрокинул мою голову и углубил поцелуй, а потом принялся гладить мою мокрую от дождя кожу, опускаясь всё ниже. Вскоре, не встретив сопротивления, вовсе перешёл к активным действиям. Главное, сама этого хотела.
Я судорожно хваталась за него. Боже мой, такой страсти от себя никогда не ожидала, мне казалось, я сейчас разорвусь на миллионы, миллиарды молекул.
Похоже, Дима испытывал такие же чувства, а когда я застонала, получив нереальное удовольствие, он захрипел и снова припал к моим губам.
Кровь барабанила в висках, перед глазами стояла пелена, а лёгкие, казалось, сейчас разорвутся.
Вдруг над нами снова сильно громыхнуло, я со страху дёрнулась и разом пришла себя. Стоп, что же мы наделали, а как же Ирка?
— А как же Ирка? — уже вслух проговорила осипшим от страсти голосом и вырвалась из рук Димы.
— Не думай об этом. Ей всё равно. — Дима снова железным обручем прижал меня к себе и хотел уже поцеловать, но я снова вывернулась, хоть и хотелось оказаться в нежных и сильных объятиях ЮДП.
Как же я себя ненавидела в ту минуту: поступиться своими принципами, отречься от них… чем я тогда лучше предателя Доброкотова⁈ А ещё мстительница, называется, ангелочек с безгрешной душой!
Я готова была себя расстрелять, четвертовать — уничтожить, хотелось реветь и биться об эти покосившиеся доски сарая — так было плохо.
Дима вздохнул и вышел на улицу. Через минуту он вошёл и, не глядя на меня, тихо сказал: