Так, в сущности, и было. Этим безобразным существам редко доводилось видеть нежную белую человеческую плоть, как, впрочем, и человеческий страх, и ничего прекраснее этого демоны не знали. Они хотели сломить благородство молодой красивой женщины, ибо в подземном мире это было исключительным лакомством. Через несколько дней относительного покоя, которые Ксандрия провела, рыдая и голодая, демоны начали бить ее острыми палками, наслаждаясь криком своей пленницы. Когда тело Ксандрии стало слишком слабым, чтобы исторгать истерические вопли, демоны подошли поближе и принялись расцарапывать когтями ее воспалившиеся от грязи раны. И королева оправдала их ожидания. Она плакала и молила о пощаде. Или, по крайней мере, о быстрой смерти. Демоны были в восторге.
Вскоре они заметили, что несчастная женщина кричит и отбивается с особым остервенением, когда они входят в ее лоно…
Каждое утро и каждый вечер Зигфрид выкрикивал имя своей возлюбленной, стоя на стенах сожженного замка. Он призывал Одина и Утгард, он был в ярости и обращался к Брюн-гильде. Он насмехался над нибелунгами, надеясь, что они явятся к нему.
Но все оказалось тщетным. Дни были такими же безжизненными, как и ночи, и такими же застывшими, как и мертвое королевство Ксантен. Лесные звери начали подбираться к разлагающимся трупам, чтобы полакомиться мертвечиной.
Зигфрид понял злобную иронию посмеявшихся над ним богов. Разве у него теперь не было Ксантена? Разве он не властвовал над королевством единолично, да еще держа в руке Нотунг? Боги действительно исполнили его желание — как одно, так и другое. Опасность в жажде того, чего так сильно хочешь, можно было и не заметить… А вот утратить то, что имеешь…
В какой-то момент он увидел тонкие струйки дыма на западе. Зигфрид подозревал, что это лагерь франков, чувствовавших себя увереннее, поскольку теперь у них появилась возможность присоединить к своему огромному королевству пустошь, в которую превратился Ксантен. Тут не было короля, которого нужно было побеждать, не было войска на границах. Разрушенный Ксантен, девственно чистый и безлюдный, стал легкой добычей для любого, кто решил бы занять его территорию. Зигфриду не хотелось противиться новым хозяевам этой земли с мечом в руках. То, что было желанием его сердца с того момента, как он узнал о своем происхождении, уже не имело для него ценности. Королевство было столь же ничтожным, как и кровь, в которую нельзя было вдохнуть жизнь и любовь.
На четвертый день своего отчаяния Зигфрид придумал, как ему вызвать Брюнгильду. Сам Один поручил валькирии отвести принца в Валгаллу, когда смерть потребует его душу. Так ли это? Зигфрид решил проверить свое предположение. В лучшем случае он мог подманить ее. А в худшем он умрет, что, в общем-то, его не пугало. Мысль о том, что он свободен в своих действиях, придавала ему сил. Зигфрид нашел в своей прежней комнате чистую рубашку, вымылся в чистом ручье и поджарил кусок телятины, чтобы подкрепиться.
Вечером он сел на камень в центре королевского двора, упер рукоять Нотунга в землю и приложил острие меча к своей груди. Руки он расслабленно свесил вдоль тела, а глаза закрыл. Одно резкое движение — и все закончится. Меч, который когда-то спасал его предков, поможет ему положить конец неизбывному горю. Не такой смерти мог бы пожелать себе воин, но в это мгновение любая смерть для Зигфрида была хороша. Он чувствовал выкованное им же острие меча, царапающее кожу и словно ищущее путь в его тело. Острие было теплым, приятным. Оно обещало быструю смерть. Зигфрид подумал о том, не помолиться ли ему, но у него больше не было богов, которых он мог уважать. Асы оказались жестокими и подлыми, а бог христиан не защитил Ксандрию. Что ж, это последнее путешествие ему придется совершить одному. Последний раз вздохнув, Зигфрид уже напряг мышцы для рывка.
— Твой отец никогда бы не выбрал столь трусливый путь, — услышал он голос валькирии.
Зигфрид открыл глаза. С тех пор как демоны уничтожили Ксантен, в замке больше не горели факелы, и в лунном свете силуэт Брюнгильды казался тенью.
Его план сработал.
— Ты пришла за моей душой или только для того, чтобы посмеяться надо мной? — спросил Зигфрид.
Стало немного светлее, так как из земли показался конь валькирии с его восемью копытами, горевшими огнем.
— Ни то, ни другое не заставило бы меня поторопиться сюда, — ответила Брюнгильда, и в ее голосе послышалось нечто, напоминающее сожаление. — То, что произошло, не должно было произойти.