Лезвие меча легко прошло сквозь мягкую склизкую массу. Голос заверещал, словно свинья, которую закалывали к празднику. Когда Зигфрид дернул меч на себя, он увидел луч света. Он нанес еще один удар мечом, после чего сумел разглядеть мрачные земли Утгарда. Голос продолжал кричать, но принц яростно вырезал теплую слизь, проделывая дыру в стене. Наконец он вылез наружу сквозь вязкую плоть.
Грубая почва Утгарда приняла его тело, и, несмотря на вечные сумерки, Зигфриду потребовалось мгновение, чтобы его глаза привыкли к свету. Перекатившись на спину, принц выставил перед собой Нотунг, чтобы отразить вероятное нападение невидимого хозяина темницы. Когда же его глаза окончательно приспособились к свету, Зигфрид увидел то, что находилось перед ним, и вскрикнул от изумления.
До этого он был заточен не в темнице, не в сооружении из камня или железа. Это была голова! Голова, шея которой уходила в землю. Огромная, как дом, со встрепанными волосами и ужасающе грязной кожей, она напоминала землю под ней. И все же это была голова. С одним только глазом. И окровавленной глазницей, сквозь которую Зигфрид только что выбрался наружу.
— Что за наваждение! — воскликнул принц. — Объясни, что ты за создание!
Голова со стоном поморщилась. Очевидно, рана очень болела. От воздуха, вырывавшегося из широких ноздрей, на земле шелестела листва.
— Меня называют… Мимир.
Зигфрид встал и отряхнулся, вновь обретя уверенность в своем превосходстве. Он взглянул на то место, где голова переходила в землю.
— Твое тело зарыто?
Мимир застонал.
— Нет, у меня осталась только голова. Один не дает мне умереть, заставляя меня пророчествовать ему.
— И меня заперли в твоем черепе?
— Мы думали, что ты достаточно настрадался и хочешь избавиться от своих мучений, — пробормотал Мимир, и капли слюны размером с кулак упали с его мясистых губ на землю. — Я должен был уговорить тебя принять все таким, как оно есть.
Зигфрид сделал шаг навстречу Мимиру и направил острие Нотунга на оставшийся глаз.
— Ты хочешь совсем ослепнуть, великан?
В оставшемся глазу появилась паника.
— О нет! Единственное, что мне остается, так это наблюдение за окружающим миром. Если я не смогу видеть, моя жизнь превратится в прозябание, окруженное мраком!
— Тогда скажи мне правду! Что произошло с Ксандрией, Брюнгильдой, королевством?
— Один покарает меня!
— Один покарает тебя уже за то, что ты позволил мне выйти. Теперь решай, будет ли он карать слепую голову или одноглазую.
Мимир немного подвигал челюстью, но потом принял неизбежное.
— Твоя королева жива, а с Брюнгильдой все в порядке. Сколько продержится Ксантен, я не знаю.
— Тогда мне лучше отправиться в путь, — сказал Зигфрид, вкладывая меч в ножны.
Из всех путешествий, которые он совершал, путешествие в Утгард, без сомнения, было самым странным. Зигфриду было жаль, что Нацрея нет рядом с ним: араб мог бы наполнить целые библиотеки книгами со своими описаниями и рисунками Утгарда. Испытания, с которыми приходилось сталкиваться принцу, можно было победить острым умом, а не острым мечом, и Зигфрид мысленно благодарил людей, сопровождавших его на жизненном пути и дававших ему ценные советы.
Впереди Зигфрид увидел возвышение. Там земля была такой же, как возле Иггдрасила, мягкой и подвижной, но Зигфрид решил подняться туда в надежде, что он сможет сориентироваться благодаря открывшемуся виду Утгарда. События, связанные с зыбучими песками и черепом Мимира, лишили его понимания того, где же он находится.
Но до самой высшей точки этого холма он не дошел.
Когда он вонзил Нотунг в землю, чтобы облегчить подъем, земля задрожала и судорожно изогнулась навстречу Зигфриду. Он попытался схватиться за что-нибудь, но, не найдя ничего подходящего, скатился вниз, не выпуская из рук меча. Он наткнулся на куст с ягодами, вооруженными острыми зубами. Ягоды защелкали тысячей крошечных ртов, но Зигфрид поспешно откатился вбок, чтобы избежать их нападения.
Затем принц быстро поднялся на ноги и, выставив меч, приготовился защищаться от всего, что может на него напасть. Нападением же грозил холм, на который он всего пару мгновений назад хотел взобраться. В воздухе послышалось шипение, многоголосый вой, звуки ломавшегося дерева и разверзающейся земли. Холм становился все больше и больше, а потом раскололся надвое, высвободив две скрещенные до этого руки. Вытянутые тела стали извиваться в вышине, мотая головами. Из покрытых чешуей ртов высунулись необычайно длинные раздвоенные языки.