— Если тебе удастся осуществить свою мечту, — сказала Брюнгильда, — ты мог бы стать величайшим из всех, кто был до тебя. Твое величие было бы больше величия твоего отца, Гунтера, Гернота…
— Я больше не стремлюсь к величию, — возразил Зигфрид.
— Может, в этом и заключается разгадка. — Брюнгильда опустила руку на его плечо. — Это мудрая мысль, Зигфрид.
— Называй меня Сигурд.
Взяв с собой только Нотунг и немного вяленого мяса, Сигурд отправился на север. Брюнгильде это напомнило о Герноте и Эльзе, которые когда-то пытались избежать влияния богов на их жизнь. Но Брюнгильда не сомневалась, что Сигурду под силу сделать то, что не удалось предыдущему поколению.
Она провела еще несколько дней в ксантенском замке. Мертвые сожженные стены идеально подходили к ее мрачным мыслям, и она блуждала по коридорам замка, словно королева, которой когда-то хотела стать. В какой-то момент Брюнгильда рассмеялась, впервые за много лет подумав о том, что она могла бы стать правительницей Ксантена, если бы Зигфрид все-таки попросил ее руки. Когда-то его предательство принесло ей боль и страдания, но теперь все осталось в прошлом и казалось уже не столь важным.
Волк не отправился за Сигурдом. Он наслаждался запустением ксантенского двора и обществом валькирии. Вечерами они вместе наблюдали закат, и Брюнгильда гладила его по голове, а зверь лизал ей руки.
— Ты можешь им гордиться, — как-то сказала она. — Может, он и не стал королем, как того требовал зов крови, но я еще никогда не видела столь рассудительного молодого человека.
Волк зарычал, но Брюнгильда опустила руку ему на нос.
— Если бы ты был мудр, ты выбрал бы меня, а не свою блондинистую принцессочку, так что теперь сиди и молчи.
И волк замолчал.
Когда войска франков взяли Ксантен, Брюнгильда и волк покинули замок и направились к мосту-радуге. Они заслужили праздничную трапезу, и отныне во всех двенадцати дворцах Валгаллы их историю будут слушать еще много раз.
Сигурд подумал о том, что прошел всего лишь год с тех пор, как он впервые увидел Фъеллхавен и назвал себя данным ему при рождении именем. Лето уже заканчивалось, и он смотрел на город глазами человека, не жаждавшего более приключений. Он хотел отправиться на родину и оставаться там, сколько бы ни менялись времена года.
С тем немногим, что осталось от золота нибелунгов, он поднялся по Рейну в Данию, даже не задумываясь о том, приводил ли он в ярость лесных духов, растрачивая их сокровища. Иногда по ночам принц слышал их голоса, оскорбленные и властные. Они ждали от него действий, нового начала вечной игры. Время от времени им удавалось пробраться в его сны, но даже там он превосходил их, и ненависть нибелунгов разбивалась о толстую стену его безразличия. Через какое-то время они оставили Сигурда в покое.
Найти корабль, который отвез бы его в Исландию, было несложно. Когда исландцы победили захватчиков, крошечное королевство приобрело репутацию необычайно храброго и достойного партнера, в том числе относительно торговли. Многие страны отправляли на остров корабли с товарами, а Дания больше всех старалась проявить свою дружбу, помогая заново отстроить королевство.
Сигурд остановился на том же постоялом дворе, где в первый вечер на континенте ему и Гелену удалось попировать, напиться и подраться. Но сегодня он не жаждал особого веселья, как, впрочем, и большинство других путешественников. Все они слышали о последних событиях в королевствах, о нападении орд Утгарда и не испытывали желания обнажать мечи.
Утолив голод жареным мясом и приняв из рук трактирщика третью кружку пива, Сигурд спросил:
— Здесь была одна служанка. Я забыл, как ее зовут. Маленькая и светловолосая… Я видел ее здесь прошлой осенью.
Трактирщик кивнул.
— Лив. Она здесь больше не работает. Ушла еще зимой, когда у нас было полно посетителей. Говорят, она живет у одного крестьянина на краю селения. Вы хотите что-то ей передать?
Сигурд махнул рукой.
— Это не так уж важно. Когда-то я легкомысленно сказал ей, что больше никогда не появлюсь во Фъеллхавене, но жизнь пошла совсем не так, как я думал.
— А у кого она идет так? — Трактирщик пожал плечами, а Сигурд думал над этой фразой до тех пор, пока кружка не опустела.
Он пробыл во Фъеллхавене два дня, и никто не узнавал в нем юношу, бывшего наследника ксантенского трона. Теперь он носил бороду, а когда-то гладкое молодое тело было покрыто шрамами. Даже его глаза, прежде такие ясные и озорные, приобрели мрачное выражение постоянного недоверия, а брови всегда были нахмурены.