— Для меня остается тайной, — сказал я, — как у нас тут люди успевают поесть. Должно быть, едят стоя, только бы не пропустить что-нибудь.
— Это еще не все, — доложила Гризельда, сияя от радости. — Они уже произвели разведку в «Голубом Кабане». Доктор Стоун и мисс Крэм занимают смежные спальни, но, — она подняла указательный палец и помахала им, — ДВЕРИ МЕЖДУ НИМИ НЕТ!
— Представляю себе всеобщее разочарование, — заметил я.
Гризельда расхохоталась.
Четверг начался с неприятностей. Две почтенные дамы из моего прихода решили обсудить убранство храма и поссорились. Мне пришлось выступить арбитром в споре пожилых дам, буквально трясущихся от ярости. Не будь все это столь тягостно, я не без интереса наблюдал бы это физическое явление.
Затем пришлось сделать выговор двум мальчуганам из хора за то, что они непрерывно сосали леденцы во время богослужения, но я поймал себя на том, что делаю это без должной убедительности, и мне стало как-то неловко.
Потом пришлось уговаривать нашего органиста, который на что-то разобиделся — он у нас обидчив до крайности.
К тому же в четыре часа беднейшие из прихожан подняли форменный бунт против мисс Хартнелл, которая прибежала ко мне, задыхаясь от возмущения.
Я как раз шел домой, когда мне повстречался полковник Протеро. Он был в отменном настроении — как мировой судья он только что осудил троих браконьеров.
— В наше время нужно только одно — твердость! Для острастки! Этот негодяй, Арчер, вчера вышел из тюрьмы и обещает свести со мной счеты, как я слышал. Наглый бандит. Есть такое присловье: кому грозят смертью, тот долго живет. Я ему покажу счеты — пусть только тронет моих фазанов! Распустились! Мы стали чересчур мягкотелы, вот что! По мне, так надо каждому показать, чего он стоит. И вечно они просят пожалеть жену и малых ребятишек, эти бандиты. Чушь собачья! Чепуха! Каждый должен отвечать за свое дело, и нечего хныкать про жену и детишек! Для меня все равны! Кто бы ты ни был — доктор, законник, священник, браконьер, пьяный бродяга, — попался на темном деле — отвечай по закону! Уверен, что вы со мной согласны.
— Вы забываете, — сказал я, — что мое призвание обязывает меня ставить превыше всех одну добродетель — милосердие.
— Я человек справедливый. Это все знают.
Я не отвечал, и он сердито спросил:
— Почему вы молчите? Выкладывайте, что у вас на уме!
Я немного помедлил, потом решил высказаться.
— Я подумал о том, — сказал я, — что, когда настанет мой час, мне будет очень грустно, если единственным доводом в мое оправдание будет то, что я был справедлив. Ведь тогда и ко мне отнесутся только справедливо…
— Ба! Чего нам не хватает — это боевого духа в христианстве. Я свой долг всегда выполнял неукоснительно. Ладно, хватит об этом. Я зайду сегодня вечером, как договорено. Давайте отложим с шести на четверть седьмого, если не возражаете. Мне надо повидать кое-кого тут, в деревне.
— Мне вполне удобно и в четверть седьмого.
Полковник зашагал прочь, размахивая палкой. Я обернулся и столкнулся нос к носу с Хоузом. Я собирался как можно мягче указать ему на некоторые упущения в порученных ему делах, но, увидев его бледное, напряженное лицо, решил, что он заболел.
Я так ему и сказал, но он стал уверять меня, хотя и без особой горячности, что совершенно здоров. Потом все же признался, что чувствует себя неважно, и с готовностью последовал моему совету пойти домой и лечь в постель.
Я наспех проглотил ленч и пошел навестить некоторых прихожан. Гризельда уехала в Лондон — по четвергам билет на поезд стоит дешевле.
Вернулся я примерно без четверти четыре, собираясь набросать план воскресной проповеди, но Мэри сказала, что мистер Реддинг ожидает меня в кабинете.
Когда я вошел, он расхаживал взад-вперед, лицо у него было озабоченное. Он был бледен и как-то осунулся.
Услышав мои шаги, он резко обернулся.
— Послушайте, сэр. Я думал о том, что вы мне сказали вчера. Всю ночь не спал. Вы правы. Я должен бежать отсюда.
— Дорогой мой мальчик! — сказал я.
— И то, что вы про Анну сказали, — чистая правда. Если я здесь останусь, ей несдобровать. Она — она слишком хорошая, ей это не подходит. Я вижу, что должен уйти. Я и так уже причинил ей много зла, да простит меня Бог.
— По-моему, вы приняли единственное возможное решение, — сказал я. — Понимаю, как вам было тяжело, но в конце концов все к лучшему.
Я видел, что ему кажется, будто такие слова легко говорить только тому, кто понятия не имеет, о чем идет речь.
— Вы позаботитесь об Анне? Ей необходим друг.
— Можете быть спокойны — я сделаю все, что в моих силах.
— Благодарю вас, сэр! — Лоуренс крепко пожал мне руку. — Вы славный, падре. Сегодня вечером я в последний раз с ней повидаюсь, чтобы попрощаться, а завтра, может, соберусь и исчезну. Не стоит продлевать агонию. Спасибо, что позволили мне работать в вашем сарайчике. Жаль, что я не успел закончить портрет миссис Клемент.
— Об этом можете не беспокоиться, мой дорогой мальчик. Прощайте, и да благословит вас Бог!
Когда он ушел, я попытался сосредоточиться на проповеди, но у меня ничего не получалось. Мои мысли все время возвращались к Лоуренсу и Анне Протеро.
Я выпил чашку довольно невкусного, холодного черного чая, а в половине шестого зазвонил телефон. Мне сообщили, что мистер Аббот с Нижней Фермы умирает, и меня просят немедленно прийти.
Я тут же позвонил в Старую Усадьбу — до Нижней Фермы добрых две мили, так что я никак не смогу быть дома к четверти седьмого.
Искусству ездить на велосипеде я так и не научился…
Но мне ответили, что полковник Протеро только сейчас уехал на автомобиле, и я отправился в путь, наказав Мэри передать ему, что меня срочно вызвали, но я попытаюсь вернуться в половине седьмого или немного позже.
Глава V
Когда я подошел к калитке нашего сада, время близилось к семи. Но не успел я ее открыть, как она распахнулась, и передо мной предстал Лоуренс Реддинг. Увидев меня, он окаменел, и я был поражен, взглянув на него. Он был похож на человека на грани безумия. Глаза его вперились в меня со странным выражением; бледный как смерть, он весь передергивался.
Я было подумал, что он выпил лишнего, но тут же отказался от этой мысли.
— Добрый вечер! — сказал я. — Вы снова хотели меня видеть? К сожалению, я отлучался. Поедемте со мной. Мне надо обсудить кое-какие дела с Протеро, но это ненадолго.
— Протеро, — повторил он. Потом вдруг засмеялся. — Вы договорились с Протеро? Вы его увидите, даю слово. О, Господи, — вы его увидите.
Я смотрел на него, ничего не понимая. Инстинктивно я протянул к нему руку. Он резко отшатнулся.
— Нет! — он почти сорвался на крик. — Мне надо идти — подумать. Я должен все обдумать!
Он бросился бежать к деревне и вскоре скрылся из виду, а я глядел ему вслед, вновь задавая себе вопрос, не пьян ли он.
Наконец я опомнился и пошел домой. Парадная дверь у нас никогда не запирается, но я все же позвонил. Мэри открыла дверь, вытирая руки передником.
— Наконец-то пришли, — приветствовала она меня.
— Полковник Протеро здесь? — спросил я.
— В кабинете дожидается. Сидит с четверти седьмого.
— А мистер Реддинг тоже заходил?
— Несколько минут, как зашел. Вас спрашивал. Я сказала, что вы с минуты на минуту вернетесь, а полковник ждет в кабинете, тогда он говорит: я тоже подожду, и пошел туда. Он и сейчас там.
— Да нет, — заметил я. — Я только что встретил его, он пошел в деревню.
— Не слыхала, как он вышел. И двух минут не пробыл. А хозяйка еще из города не вернулась.
Я рассеянно кивнул. Мэри вернулась в свои владения, на кухню, а я прошел по коридору и отворил дверь кабинета.
После темного коридора свет вечернего солнца заставил меня зажмурить глаза. Я сделал несколько шагов вперед и прирос к месту.
Несколько мгновений я не мог осмыслить то, что видели мои собственные глаза.
Полковник Протеро лежал грудью на письменном столе, в пугающей, неестественной позе. Около его головы по столу расползлось пятно какой-то темной жидкости, которая тихо капала на пол с жутким мерным звуком.