Но, как бы там ни было, а мне задачу они значительно облегчили.
Не мудрствуя лукаво, я зацепился руками за резную обналичку и резким ударом двумя ногами вышвырнул их за порог и снова заперся на ключ.
Я слышал, как в коридоре заорали и заматерились. А затем на дверь посыпался град тяжелых ударов.
Я только ухмыльнулся – дубовые резные плахи толщиной не менее семи сантиметров могли выдержать даже удары тарана.
– Тимофей Антонович, Тимофей Антонович, отзовитесь! Вы живы?! – орали за дверью, не переставая пинать ее чем попало.
Не беспокоясь за свои тылы, я подбежал к окну, снял рубаху и помахал.
В ответ из рощицы на пригорке заалел приличных размеров лоскут, позаимствованный Эрнесто у местной модницы.
Значит, он на месте и готов к решительным действиям, как и запланировано.
Прыжок со второго этажа был, что называется, делом техники. Едва приземлившись, я мгновенно откатился в сторону.
И вовремя – раздались выстрелы, и через парадное вывалили пестро одетые аборигены, охранники гасиенды из местного сброда. Этой шушеры я не боялся. Стрелять, как следует, они не умели. Их основной целью большей частью было небо, куда они палили из всех видов оружия во время свадеб или праздников.
Я успел ответить им только дважды, как заработал пулемет Эрнесто и на мою голову посыпался дождь из битого оконного стекла.
Как мы и договаривались, он только уложил охранников на землю, не давая поднять голову. Я не стал любоваться их задницами, и что было мочи припустил по аллее к выходу с территории виллы.
Пулемет трещал, не переставая…
Я перевел дух только в машине, которую мы спрятали в кустах. Едва я запустил двигатель, как появился и запыхавшийся Эрнесто.
– Ну как? – спросил я.
– Нормально. Они еще минут десять будут глотать пыль, пока придут до памяти.
– Такие дела… Тиша… – пробормотал я, когда вилла скрылась из виду.
– Что ты сказал? – поинтересовался Эрнесто, в это время открывавший банку пива.
– Время разбрасывать камни, и время собирать… – ответил я своим мыслям. – А-а…
Эрнесто сделал вид, что понял, и стал жадно глотать пенящийся напиток. Билия явно не была его настольной книгой. Не в чести у моего приятеля было и библейское смирение.
А день и впрямь выдался жарким, даже чересчур…
Опер
Странно, но меня оставили в покое. Стояло какое-то грозное и непонятное затишье.
Саенко при встрече улыбался, как сфинкс – невозмутимо и загадочно. На оперативках он был сдержан больше обычного, немногословен, но в его глазах временами мелькал страх.
Нет, это не был страх, иногда посещающий рядового обывателя, например, когда с него снимают шубу или в доме пожар.
Это была смесь боязни, отчаяния и обреченности, присущая только чиновничьей касте, когда под ними начинает шататься казавшийся совсем недавно незыблемым трон или пусть небольшое, но "хлебное" креслице.
Иногда я даже жалел таких людей. Ни к чему не приспособленные, разве что к пустозвонству и бумагомаранию, они при любых переменах испытывали трепет, сравнимый с ужасом варваров, когда рушились их идолы.
А такие перемены как раз и наступили – сменился премьер-министр. И новый хозяин был на ножах с "отцом" области Шалычевым.
Теперь и Саенко наконец понял, что с перепугу поставил не на ту лошадку. А я тоже уразумел, откуда в свое время подул ветер, когда мне дали задание собирать компру на губернатора…
Баранкин все-таки разыскал Плешнева.
Он жил уже не на Цветочном бульваре, а в новом "престижном" доме из кирпича улицей ниже, на берегу пруда. И трудился все в той же "конторе", которая так милостиво обошлась с ним в свое время.
Звали его Никифор Петрович. А звание он имел никак не ниже майорского, хотя этот вопрос пока оставался открытым – мы не хотели раньше времени ворошить осиное гнездо.
Выяснили мы и еще одно, весьма интересное обстоятельство. Плешнев состоял в приятельских отношениях с Журкиным и особенно с его начальником охраны, бывшим сотрудником КГБ, попавшим под сокращение, когда проводилась реорганизация службы безопасности. Они даже дружили домами.
Несколько раз Плешнева и Журкина видели в компании девиц сомнительного поведения. Но материалы такого рода без соответствующего подтверждения не представляли оперативной ценности, а скорее служили фоном расследования.
И все же мне это затишье не нравилось. Я чувствовал, что главные события впереди и пока моя жизнь под угрозой.
По-прежнему я не мог как следует ни защитить себя, ни дать ход материалам на Шалычева. Того, что официально фигурировало в деле губернатора и хранилось в моей папке, для полной "раскрутки" не хватало.
А другие оперативные наработки, предъяви я их моему непосредственному начальнику Саенко, как этого требовала субординация, означали одно – мою гибель. Притом практически мгновенную – уж я-то знал возможности Шалычева и его наемных убийц.
Почему меня оставили в покое?
Думаю, по единственной причине – я был, что называется, прикноплен к планшету, как букашка, и весь на виду. Но пока я особо не трепыхался и не гнал волну, угроза от меня исходила минимальная.
Ведь никто, даже Саенко, не мог поручиться, что в случае моей насильственной смерти "разработкой" губернатора не займется кто-либо из центра. А там были весьма грамотные и подкованные в своем деле спецы.
Но я понимал и другое – если Шалычеву удастся выйти сухим из воды, мои дни будут сочтены.
И я решился…
Помог мне встретиться с генералом в неофициальной обстановке не кто иной, как Палыч. Я совершенно выпустил из виду, что в свое время генерал проходил практику под руководством моего бывшего шефа, хотя Палыч как-то рассказывал мне об этом.
Они и сейчас поддерживали отношения. Правда, в основном на уровне телефонных звонков – поздравлений с Новым годом или, например, Днем милиции.
Поэтому, уже четыре дня спустя после того, как я поплакался Палычу в жилетку на предмет невозможности скрытного рандеву с начальником УВД области, а старик только сокрушенно покачал головой – мол, садовая ты башка, Ведерников, – я сидел с березовым веником на верхнем полке сауны и усердно трудился над широченной генеральской спиной.
Встретились мы в бане общества "Динамо". Естественно, не в той, где парились спортсмены, а в отдельной, куда имели доступ только важные шишки.
Все было продумано и исполнено в лучших традициях секретных служб: я уже сидел в парилке, когда в сауне появился генерал, внезапно для своих шаркунов пожелавший на этот раз посетить сауну вне графика и в одиночестве.
Впрочем, в этом не было ничего необычного – такое случалось и раньше. И даже если кто и следил за передвижениями начальника управления внутренних дел, то рассмотреть меня через стены конечно не мог.
А я уж постарался, чтобы за мной не было не только "хвоста", но даже намека на нечто подобное. -…Интересно, интересно… – бормотал генерал, временами покряхтывая от удовольствия. Я старательно охаживал его веником и вполголоса рассказывал о своих перипетиях. – Значит, Саенко все-таки купили… – задумчиво сказал генерал.
В его голосе я почему-то не услышал осуждения.
– И этот тоже… – Генерал огорченно крякнул.
– В этом не мне разбираться. Я в такие эмпиреи не лезу. Меня больше волнует та ситуация, в которой я очутился. – Да, ситуация и впрямь хреновая… Хорошо, хорошо, левее… спасибо…
Генерал забрал веники и занял мое место.
– Давай теперь ты, капитан. Не смущайся – в бане нет начальников и подчиненных.
Он отдраил меня веником от души.
В чем, в чем, а в банном деле генерал знал толк. Когда мы, завернувшись в свежие простыни, наконец уселись за стол, чтобы почаевничать, я впервые за последние три месяца почувствовал себя так, словно только что на свет родился. – Рекомендую…