И Менелай выглядел великолепно, полированная золотая броня тонкой работы на нем светилась, как само солнце, темная борода и курчавые волосы блестели от масла. Четырнадцать ахейских вельмож стояли подле. В сверкающих доспехах и шлемах с гребнями, темнобородые, с покрытыми шрамами руками, они выглядели свирепыми и дикими рядом с египтянами.
Ладья казалась переполненной: свита царевича, воины, представители прибрежных городов, правительственные чиновники. На египтянах были только юбки да медальоны - знаки ранга. Некоторые из них шпионили для Некопта, я понимал это, ну и пусть сообщат своему жирному господину, что наследник престола самостоятельно, без кровопролития разрешил проблему, связанную с людьми моря.
Я жалел лишь об одном - о том, что не увижу, как исказится от гнева размалеванное лицо Главного советника, когда он услышит эту новость.
Писцы восседали у ног царевича и записывали каждое произнесенное слово. На крышах кают разместились художники, торопливо набрасывавшие рисунки на листах папируса угольными палочками. Нас окружали другие лодки, тоже заполненные людьми, наблюдавшими за происходящим. Берег запрудила толпа: мужчины и женщины, некоторые прибыли из других городов и даже привели с собой детей.
Лукка стоял за троном царевича, чуть в стороне, с плотно сжатыми губами - чтобы не улыбаться... Ему нравилось ощущать себя более важной персоной, чем Менелай.
Я стоял сбоку и слушал, как Менелай повторяет фразы, которые я заставил его затвердить наизусть. Прочие ахейские вельможи, недавно оставившие свои бурлившие смутой земли, своих жен, семьи, неловко топтались на месте, истекая потом под лучами жгучего солнца. Разговор между египетским царевичем и царем-изгнанником занял почти целое утро. Договорились о следующем.
Менелай подводил к присяге в верности царевичу Арамсету, а значит и царю Мернепта, всех ахейцев. В свою очередь и Арамсет обещал им земли и дома, именем царя, естественно. Им отходили земли вдоль побережья, при условии, что теперь они станут защищать берег от вторжения незваных гостей. Итак, люди моря будут приглашены царством Обеих Земель. Бывшие бандиты и грабители сделаются стражами порядка.
- Как ты полагаешь, смогут ли они честно охранять берег? - спросил меня Арамсет, когда слуги снимали с него церемониальные одежды.
Мы находились у него в каюте, небольшой, низенькой и тесной. От нещадной жары пот стекал по моей шее и ногам. Но молодой царевич, казалось, ничуть не страдал в этой раскаленной печи.
- Предоставив им дома в царстве, - произнес я, повторяя аргумент, уже неоднократно мною приведенный, - ты устраняешь причину для вторжения. Идти им больше некуда, и ахейцы начнут опасаться, что варвары нападут на их земли с севера.
- Полагаю, отец будет доволен мною.
В голосе звучала скорее надежда, чем уверенность.
- Некопта не обрадуется, - возразил я.
Царевич усмехнулся, его наконец освободили от одежд, и он остался в одной набедренной повязке.
- Ну, с Некопта я управлюсь, - радостно возразил царевич. - Теперь у меня есть собственное войско.
Раздевавшие его слуги удалились, пришли другие - с холодной водой и фруктами.
- Или тебе вина, Орион?
- Нет, сойдет и вода.
Арамсет взял небольшую дыню и нож. Нарезая ее, он неожиданно сказал:
- А теперь о тебе, мой друг. Все мои помыслы обращены к тебе.
- Ко мне?
Он опустился на скамейку и взглянул на меня снизу вверх:
- Ты действительно намереваешься расстаться с этой красавицей?
- Она законная жена Менелая.
Арамсет улыбнулся:
- Я видел ее, ты знаешь. Я бы ее не отдал... по своей воле.
В явном смятении я молчал. Ну как объяснить ему все? Как рассказать о творцах и богине, которую я надеялся возвратить к жизни? Как я могу говорить о том, что в сердце моем растет неуверенность и на самом деле я не хочу расставаться с женщиной, прожившей со мной столько месяцев и дарившей мне свою любовь? Лишь ничего не сказав, я мог уйти от ответа.
Пожав плечами, Арамсет продолжил:
- Если не хочешь говорить о женщинах, поговорим о наградах.
- О наградах, мой господин?
- Ты оказал огромную услугу. Не мне одному - всему царству. Какую же награду ты попросишь? Скажи, и все будет исполнено.
Я ответил, почти не размышляя:
- Позволь мне войти в великую пирамиду Хуфу.
Арамсет долго молчал. А затем, слегка прикусив губу, он вымолвил:
- Это может оказаться нелегким делом. Там властвует главный жрец Амона...
- Гетепамон, - закончил за него я.
- Ты его знаешь?
- Некопта называл при мне имя. Я должен был доставить его в Уасет, если бы вырвался живым из ловушки, подстроенной Менелаем.
Арамсет порывисто вскочил на ноги и направился к сундуку, стоявшему в углу крошечной каюты, откинул его крышку и, покопавшись в грудах одежды, извлек небольшую плоскую шкатулку из бронзы. Открыл ее и достал золотой медальон на длинной цепочке.
- На нем глаз Амона, - сказал он мне.
Я увидел эмблему, вырезанную на чистом золоте.
- Отец дал мне его, прежде чем... Прежде чем стал почитателем Пта.
"Прежде чем успел привыкнуть к зельям, которые дает ему Некопта", перевел я для себя.
- Покажи его Гетепамону, - произнес царевич, - и он поймет, что ты пришел от самого царя. Он не сможет отказать тебе.
Три дня спустя наша могучая армада развернула паруса и направилась вверх по Нилу. Египетскую армию теперь усиливала часть войска Менелая и ахейских вельмож, связанных клятвой, данной Арамсету. Основные же силы ахейцев остались на берегу, а египетские чиновники помогали им разместиться в городах, которые отныне находились под их защитой. Царевич возвращался в столицу, неся радостное известие о бескровной победе над людьми моря.
Каждый день я расхаживал по палубе или стоял, стискивая поручень и подгоняя мыслями ветер и судно, замедляя течение, которое нам приходилось преодолевать, силой своей воли. Каждое утро я напрягал глаза в надежде заметить блеск вершины великой пирамиды Хуфу.
Каждую ночь я пытался мысленно проникнуть внутрь этой древней гробницы. Но безрезультатно. Золотой бог чересчур хорошо укрыл пирамиду. Умственные усилия не могли преодолеть его сопротивление. Оставалось надеяться, что верховный жрец Амона сумеет ввести меня туда через обычную дверь или какой-нибудь ход, ведущий в каменный монумент. В этом было что-то фатальное, может быть, даже ирония судьбы.
"Вполне вероятно, Золотой бог, - думал я, ночь за ночью ворочаясь на ложе в каюте, вспотев после бесплодных усилий, - действительно способен не допустить своих соплеменников-творцов к себе в крепость; однако сумеет ли он преградить путь обычным людям?"
И наконец наступил день, когда мы миновали пригороды Менефера и легендарная пирамида предстала перед нашими глазами во всем своем ослепительном блеске и великолепии.
Я призвал Лукку в каюту и сказал:
- Чтобы ни случилось в столице, защищай царевича. Теперь он твой господин. Возможно, меня ты больше не увидишь.
Его свирепый взгляд смягчился, на ястребином лице проявилась печаль.
- Мой господин Орион, никогда прежде не приводилось мне видеть в своем начальнике... друга... - Он неожиданно осекся.
Я хлопнул его по плечу:
- Лукка, для дружбы необходимы двое. А человек со столь щедрым и верным сердцем, как у тебя, - редкое сокровище. Мне бы хотелось оставить тебе на память что-либо ценное.
Он скорбно усмехнулся:
- Я всегда буду помнить о тебе, господин. Ты возвысил нас, вытащил из грязи и осыпал золотом. Никто и никогда не забудет тебя.
Парнишка из экипажа судна просунул голову в открытую дверь каюты и сообщил, что к борту привязана плоскодонка, которая готова отвезти меня в город. Я был рад, что нас прервали, Лукка тоже. Иначе еще минута - и мы пали бы в объятия друг друга и зарыдали подобно детям.