– Если мы одолеем дорогу. Я слышал, египтяне набирают солдат в свое войско. Сами они теперь не воюют. Если мы доберемся до их рубежей, то легко подыщем привычную работу.
– Хорошо, – заявил я, радуясь, что нашлась причина, способная побудить их последовать за мной.
– Я прикажу людям укладываться, – сказал Лукка.
Я положил руку ему на плечо:
– Возможно, я прихвачу с собой женщину.
Он улыбнулся:
– Я все ждал, когда ты наконец одумаешься.
– Но я не хочу, чтобы наши люди прихватили с собой здешних блудниц. Как ты думаешь, в таком случае они могут запротестовать, если я окажусь не один?
Почесав бороду, Лукка ответил:
– В лагере ахейцев они нашли себе подруг, и теперь все удовлетворены. Без женщин мы пойдем быстрее, нечего сомневаться. Не думаю, что кто-нибудь станет проявлять недовольство.
Я понял, о чем он хочет сказать.
– Ты прав, едва ли наш путь до Египта окажется спокойным.
На сей раз глаза его встретились с моими.
– Хочу надеяться, что хотя бы лагерь ахейцев мы оставим действительно с миром.
Я улыбнулся, – он не дурак, этот хетт.
Через две ночи я подкупил юношу, который отправился со мной в стан Менелая. Его не охраняли. Те немногие воины, что оставались на страже, прекрасно знали, что вокруг нет никаких врагов. Если они и намеревались что-нибудь охранять, так это добычу и рабов царя от воров. Мы нашли Елену в шатре. Служанки выскочили наружу, разглядывая меня, словно бы заранее знали, что произойдет. Одна из них пригласила меня в огромный шатер госпожи. Когда мы вошли, Елена нервно расхаживала по богато убранному помещению. Она отпустила служанку, и, не сказав ни слова, я одним ударом лишил сознания растерявшегося юнца, раздел его и велел Елене натянуть его одежду поверх короткой хламиды. Она указала на простой деревянный сундук, который я мог обхватить руками, а когда я поднял его, взяла ларец поменьше.
Мы вышли из шатра, миновали служанок и безмятежную стражу и направились к берегу реки, где Лукка и его отряд ожидали нас с лошадьми, ослами и телегами. Мы покинули лагерь ахейцев темной ночью подобно банде грабителей. Восседая на плотно сложенном одеяле, служившем мне седлом, я оглянулся и посмотрел в последний раз на развалины Трои, на некогда гордые стены, утратившие свое величие… Они казались призрачными в холодном серебристом свете всходившей луны. Земля дрогнула, кони фыркнули и, встрепенувшись, заржали.
– Это голос самого Посейдона, – слабым, но твердым голосом объяснил Политос со своей телеги. – Скоро земля задрожит от его гнева, и он довершит разрушение Трои.
Старик предсказывал землетрясение. Большое. Значит, есть благовидный предлог удалиться от берега как можно дальше. Мы перебрались через реку и направились к югу, в сторону Египта.
Часть вторая
Иерихон
25
Слова Лукки сбылись: наш путь не оказался ни мирным, ни легким. Почти весь мир воевал. Мы медленно двигались по тем краям, которые воины-хетты называли Ассувой и Сехой. Путь наш пролегал по берегу реки, которая текла вдоль горной цепи. Здесь, похоже, к обороне были готовы не только города и селения, но и любой сельский дом. Повсюду бродили банды мародеров, некоторые из них являлись отрядами распавшегося войска хеттов, как и люди Лукки, много попадалось и обычных разбойников. Стычки случались почти каждый день. Люди гибли за пару цыплят или десяток яиц. Несколько наших воинов мы потеряли, но приняли в свой отряд кое-кого из шаек, встречавшихся на нашем пути. Я никогда не спорил с Луккой, если он отвергал кого-то, так как знал, что он брал лишь опытных воинов. В нашем отряде оставалось около тридцати воинов, это число все время колебалось.
Я постоянно в тревоге оглядывался назад, каждый день ожидая увидеть войско Менелая, наконец догнавшее свою беглянку царицу. Но если ахейцы и преследовали нас, погоня осталась далеко позади. А по ночам я спал спокойно и не видел никого из творцов. Быть может, они заняты. Или они уже уготовили мне казнь, которую я должен был принять в Египте, внутри царской гробницы.
Настало время дождей, они превратили дороги в скользкую липкую грязь. Мы замерзали. Но распутица затруднила передвижение и для большинства разбойников, на время оторвав их от жестокого промысла. Впрочем, не всех; нам пришлось драться, угодив в засаду в горах под городом, который Лукка называл Ти-Смурной.
Сам Лукка едва не погиб от рук земледельца, решившего, что мы собираемся отобрать у него жену и дочерей. Вонючий и грязный мужик спрятался в жалком амбаре – точнее, просто пещерке, к которой он приделал ворота, – и едва не ударил вилами Лукку в спину, когда хетт отправился туда за парой ягнят. Нам требовалась еда, а не женщины. Жена земледельца получила за животных какой-то пустяк из того, что мы захватили в Трое. Однако муж ее спрятался, едва завидел нас, полагая, что мы уведем его женщин и сожжем все, что не сможем унести.
Он целился в незащищенную спину Лукки, и глаза его, бегавшие и испуганные, горели ненавистью. К счастью, я оказался неподалеку и, шагнув между ними, успел отвести вилы рукой.
Земледелец ожидал, что его изрубят на куски, но мы оставили его, трепетавшего от ужаса, по колено утонувшего в навозе. Лукка как обычно промолчал, отделавшись одной фразой, впрочем стоившей многих и долгих выражений благодарности:
– Я вновь обязан тебе жизнью, мой господин Орион.
Я, не задумываясь, ответил:
– Лукка, твоя жизнь нужна не только тебе.
Я не спал с Еленой. Даже не прикасался к ней. Она путешествовала с нами, не ропща и не жалуясь на трудности, на постоянные стычки и кровопролития. На ночлег она устраивалась на конских попонах, в отдалении от мужчин. Но всегда держалась ближе ко мне, чем к остальным. И я с огромной радостью был ее стражем, а не любовником. Она ничем не выдавала своих чувств. Никаких драгоценностей она не носила, лица более не красила и всегда ходила в простой и грубой одежде, пригодной для нелегкого путешествия.
И все же она оставалась прекрасной и без притираний, роскошных одеяний и украшений. Даже когда лицо ее покрывала грязь, а волосы были подобраны и спрятаны под грязным капюшоном, ничто не могло скрыть голубизну прекрасных широко расставленных глаз, чувственность алых губ и безупречность кожи.
К Политосу возвращались силы, он обрел даже свою прежнюю язвительность. Он ехал в скрипучей повозке и требовал, чтобы возница подробно описывал ему все, что видел, будь то листок, скала или облако.
Единственный раз мы остановились на отдых в Эфесе. Целое утро мы тащились под дождем в гору, промокшие, голодные и озябшие. Почти половина наших людей передвигалась верхом. Елена ехала возле меня на смирном соловом коньке, укрывшись от дождя темно-синим плащом с капюшоном, теперь мокрым и тяжелым. Я выслал вперед на разведку троих пеших. Кроме того, я всегда отправлял несколько человек в арьергард, чтобы уберечься от вероятных нападений.
Когда мы поднялись на вершину горы, я увидел одного из своих разведчиков, ожидавшего нас на раскисшей дороге.
– Там город, – показал он.
Дождь приутих, и Эфес открылся под нами озаренный солнечным светом, пробившимся через серые облака. Белый мрамор построек искрился, дома манили теплом и уютом.
Вид города приободрил нас, и мы стали спускаться по извивавшейся между холмами дороге к гавани.
– Этот город посвящен Артемиде-целительнице, – проговорил Лукка. – Люди со всех концов света стремятся сюда, чтобы исцелиться от хворей. Из священного источника струится вода, обладающая чудодейственной силой. – Он нахмурился и, словно бы недовольный собственным легковерием, добавил: – Так мне рассказывали.
Эфес не огораживали стены. Ни одно войско не посмело бы захватить его или осадить. По общему молчаливому соглашению, к городу, в котором Артемида явила свои магические силы, не смел подступить даже самый отпетый головорез из варварских князьков… Невидимые стрелы богини сулили святотатцу болезнь и мучительный конец.