Я взболтнул содержимое шприца и выпустил воздух. Готово. Теперь ватка, спирт. Поворачиваться после операции на брюхе – то еще удовольствие, но мне не привыкать. Главное, не дергаться и все делать плавно: сначала мазнуть ваткой, потом воткнуть иглу, медленно надавить на поршень. Минута мучения, и все позади. Подумаешь, пощиплет немного.
Теперь повязка. Я оперся на тумбочку, пережидая, пока отпустит тошнота. Пару раз уже чуть не свалился в обморок, но в последний момент все-таки отпускало. Дышать, главное – дышать и следить за пульсом. Если поскачет, лучше присесть куда-нибудь от греха…
На этот раз прошло быстро. Я снял повязку, в тусклом свете верхней лампы разглядел в маленьком круглом зеркальце края раны. Отек потихоньку сходил, хотя выглядело это великолепие жутко: фиолетовое в центре и красное по краям. Я глубоко вздохнул. С последней таблетки обезболивающего прошло четыре часа, можно принимать новую. Сейчас сменю бинт и вернусь к Вере.
Эти три дня я почти ничего не делал. Мыслей было столько, что хоть на стенку лезь. Как вышло, что Дарина умерла, а Вера нет? Разве что Дарина успела кому-то передать силу. А если нет – будет у нас теперь мертвая осень вместо мертвой зимы?
Дальше. Что делать с Тёмой, которого в итоге забрал к себе Мирин? Как котенка на передержку, ей-богу… А ведь когда-то нужно будет решать. Но сначала – дождаться, пока Вера проснется.
Когда не читал ежедневник Спартака, не возился с раной и не готовил из нехитрых ингредиентов, которые привез с собой, я обнимал ее поверх одеяла. Вера лежала неподвижная, тихая, с закрытыми глазами и словно бы просто спала. Я говорил с Кириллом, и тот подтвердил: она действительно спит, но скоро очнется. Напоследок он похихикал над нашей тупостью. Дескать, вы милые, но такие бестолковые – до последнего думали на Осеннюю Деву.
Я выдавил на бинт заживляющей мази и приложил к швам, привыкая к влажному холоду. Одно слово – Смотрящие. Смотреть – смотрят, а вмешаться или подсказать…
– Привет.
Я чуть не выронил марлю. В проеме стояла Вера. На ней было то, во что я одел ее три дня назад, – длинная футболка с «Раммштайн», черные лосины и шерстяные носки. Я понятия не имел, способна ли Зима замерзнуть. Побелевшие волосы лежали на плечах. Глаза были странные. Вроде и Веры – внимательные, пытливые, – а вроде бы отрешенные и чужие.
– Привет.
Я одернул кофту. Перевязка может подождать. Я не знал, что сказать, поэтому спросил:
– Ты как?
Она потрогала футболку на груди.
– В меня стреляли?
– Да. Спартак. Хм… Ты звала его Лексеич. Это он подкинул тебе букет и кожу, чтобы ты раскаялась. Решил спасти наши души через страдания. Поэтому стрелял сначала в меня, потом в тебя.
Вера молчала, касаясь пальцами места на плече, где вышла пуля. Когда я переодевал ее, видел белесый шрам, похожий на звезду. Похоже, ее тело действительно само залечило рану.
Вера смотрела в сторону, будто что-то вспоминала.
– Я его убила, – задумчиво произнесла она.
– Твоя сила его убила.
Вера снова замолчала. За исключением худобы и бледности, выглядела она вполне живой. Не слишком здоровой, но живой.
– А Дарина умерла?
– Да.
– Понятно.
Она напоминала старый компьютер, который подгружал данные со скоростью улитки.
– А ты? – внезапно спросила она. – Тебе больно?
– Нет.
Она склонила голову, вглядываясь в то место, куда я собирался прижать свежую марлю.
– Я чувствую, что больно. Там, – она указала пальцем мне на грудь, – там, – палец опустился на бок, – и там. – Она указала туда, где до сих пор жегся антибиотик.
– И что? Тебя это как-то… беспокоит?
Из слов Мирина я понял, что Вера отдала ему ту часть души, что способна сопереживать. По идее, если он ей эту часть вернул…
– Не знаю. – Вера шагнула в ванную и остановилась. Меня окатило холодом, какого я от нее не помнил. – Можно?
Я не знал, что именно она собралась сделать, но кивнул. Ничего хуже, чем я уже пережил, она не сделает.
Осторожные пальцы задрали кофту. Когда она прикоснулась ко мне, стало по-настоящему холодно, будто к коже прижали железо в тридцатиградусный мороз. Ледяной палец прошелся по вспухшему краю раны.
– Я помню, как тебя ранило, – так же задумчиво выдала Вера. – Мне тогда было очень страшно.
Я хотел сказать, что все обошлось, но под этим ледяным прикосновением слова не шли. Я не мог понять, кто передо мной: Зимняя Дева или Вера?