Милана запищала, как птичка на моем звонке – и на той же громкости. Притихшее было похмелье растеклось ноющей болью у самого лба, и я еле сдержалась, чтобы не сдавить пальцами виски.
– Я бы сама от заморозки не отказалась, – пробормотала Фрося и, прихватив с прикроватного столика тонкую пачку сигарет, поднялась. – Хочешь?
Я покачала головой.
– Если не буду курить, то засну. – Фрося открыла окно, и в комнату скользнул нагретый солнцем воздух с запахом сухих листьев. – Раньше не было так сложно. Дети не мешали особо: появлялись без боли, спали большую часть времени…
«А еще не росли», – мысленно добавила я, вспомнив, что всех своих детей Фрося отдавала в детдом. Но вслух сказала совсем другое:
– Как ты отказалась от силы?
Фрося выпустила в окно облачко дыма. По ногам тянуло, но я не стала просить ее закрыть окно: может, свежий воздух хоть немного уймет головную боль.
– Так же, как твоя предшественница передала силу тебе.
– И все?
Экран планшета завис, и Милана обиженно заревела. Звонкий голосок быстро набрал высоту, словно к нам приближалась сирена.
– Хлю! Хлю!
Фрося продолжала курить в окно.
– Может, перезапустить ей игру? – нерешительно предложила я.
– Как хочешь.
Привстав, я осторожно вынула из пухлых ручек Миланы планшет, нажала на кнопку позади экрана. Но игра уже не интересовала девочку.
– Хлююююююю! – Милана откинулась на спину, раскинув ручки и ножки, и принялась колотить ими по кровати.
– Милана!
– Хлю! Хлю!
Фрося резко обернулась, и я вдруг отчетливо увидела: вся сила Весенней Девы, легкость, грация, внутреннее свечение – все, что делало ее воплощенной жизнью и красотой, ушло. Передо мной стояла уставшая, невыспавшаяся женщина с пожелтевшими от табака пальцами, с накладными ресницами и осунувшимся лицом. И все, чего она хотела, – покоя. Покоя и одиночества.
Затушив сигарету о дно белоснежного блюдца, Фрося вышла в коридор.
– Пойдем, Вера, – позвала она. – Она не успокоится.
Милана продолжала надрываться.
– Но она же…
– Я сказала, пошли!
За два года на кухне у Фроси изменилось немногое: вокруг стола стояли те же табуретки, вдоль стены тянулась та же старая советская стенка, даже те же бутылочки грудились у мойки. Только ребенок был другой.
– М-м-м… Она там нормально? – нерешительно спросила я, садясь напротив Фроси.
Из комнаты доносился отчаянный вой.
– Нормально.
– Но она…
– Это мой восьмой ребенок, – отрезала Фрося, откинув косы за спину. – Больше поплачет – меньше пописает. Успокойся.
Вой не смолкал. Фрося положила руки с аккуратными розовыми ногтями на стол.
– Антон настоял, чтобы я оставила ее, – ровно произнесла она. – Заявился на третий день после рождения, сказал, что девочку надо похоронить. А я как раз кормила Милану. Надо было видеть его лицо… Он, оказывается, думал, что ребенок умрет, и поэтому не приходил. А потом уговорил меня дать ему подержать ее…
Хотя до нас долетали вопли, достойные «Пилы», а на кухне было душно, как в аду, я смогла, прикрыв глаза, представить эту картинку: Антон осторожно забирает из рук Фроси запеленатый сверток. Прижимает к груди. Складка над переносицей разглаживается, в глазах появляются непролитые слезы. Он же однажды уже потерял ребенка…
Я открыла глаза. И задала вопрос, отчаянно мучивший меня все это время:
– Он извинился перед тобой?
– За что?
Я молчала, не в силах произнести одно-единственное слово. Но Фрося поняла.
– Ты про это… – Она отвела взгляд. И молчала так долго, что я уже отчаялась услышать ответ. – Да. Извинился.
Окна были закрыты, но она, достав из-за сахарницы непочатую пачку сигарет, снова закурила.
– Так что, вы теперь счастливая семья? – негромко спросила я.
Бывшая Весенняя Дева склонила голову набок. Она по-прежнему смотрела куда угодно, только не на меня. Сигарета тлела в унизанных кольцами пальцах.
– Я расскажу тебе, как отдала силу. А ты мне кое-что пообещай. Идет?
Свет за балконом по крупицам мерк. Небо медленно заволакивали тяжелые тучи, и я с тоской подумала, что зонтик опять остался дома. Ничему меня жизнь не учит.
– Попробую.
– Не знаю, что там у тебя с силой – вернется полностью или тебе позволят ее отдать. Но я хочу, чтобы все осталось как сейчас. У Миланы есть отец, у меня… – Она замолчала, а я, кажется, даже дышать перестала. Фрося стряхнула пепел в чашку. – Он умолял ее оставить. Сказал, что девочке нужна мать. Обещал все время быть рядом. Он читает ей «Сказки народов мира». Катает на плечах. Ходит с ней в поликлинику на все прививки, а потом покупает куклу. Каждый раз. – Фрося наконец подняла глаза. – У меня не было отца. Я никогда не хотела детей. Но то, что есть сейчас у Миланы… это похоже на семью. Может, Антон и не слишком… – она замялась, – обходительный. Но он хороший отец. Когда придет время, Вера, найди себе другого слугу. Я тебя прошу.