– А голос? – вкрадчиво спросила Юля.
– И голос, – послушно отозвался нерадивый фотограф. – Он у вас такой… Такой…
– Да?..
– Как у моей мамы, когда она хвалила меня в детстве! – выпалил парень и зажал себе рот ладонью.
Волшебство рассеялось. Юля надменно фыркнула, развернулась на каблуках, тряхнув идеально уложенными волосами, и склонилась к Лёше. Нос мне защекотал цветочный аромат – что-то терпкое, сладкое, как летняя ночь. Юля прижала ладонь к неподвижной Лёшиной груди, другой рукой приподняв ему голову. Стало так жарко, что я невольно отодвинулась – подальше от раскаленного сгустка энергии.
– Давай, Лёшик, – шепнула Юля. Ладонь ее лежала ровно там, где, я знала, под рубашкой расплывались безобразные белые шрамы. – Возвращайся ко мне. Ты сможешь.
Парень, назвавшийся Никитой, уперся руками в колени, будто ему было тяжело дышать, а потом и вовсе осел на пол. Продавец в дальнем углу заметил нас и вопросительно поднял косматые рыжие брови.
Только этого не хватало.
На нетвердых ногах я подошла к Никите и встала так, чтобы закрыть его от глаз продавца – и заодно от всего зала.
– Эй. Ты в порядке?
Никита поднял веснушчатое лицо – юное, по-детски округлое, с доверчивыми голубыми глазами. Я сглотнула, отчетливо видя, как от его груди к Лёше протянулась слабо мерцающая золотая нить. Краска стремительно сходила с некогда румяных щек.
«Так нельзя!» – тихонько пищала часть меня. А другая смотрела на вытекающую жизнь спокойно и ясно.
«Он сам виноват».
Ну нет! Нельзя убивать одного, чтобы жил другой.
Я схватилась за нить и дернула – острая боль впилась в пальцы. Ощущение было такое, словно я вцепилась в оголенный провод.
– Не смей! – рявкнула Юля.
Но я не разжимала кулак, наблюдая, как из золотой нить сперва становится голубоватой, а затем и вовсе блекнет.
Никита закашлялся, а Лёша вдруг слабо пошевелился. Открыл глаза.
– Юля? – спросил он, и я шумно выдохнула. Юля быстро провела рукой по его щеке, потрогала лоб, точно проверяла температуру. – Что ты здесь делаешь? Где Вера?
От облегчения я чуть не осела рядом с бедным Никитой. Но вместо этого кое-как доковыляла до соседнего дивана и рухнула на него, наблюдая, как Лёша осторожно пожимает Юлины руки.
В голове один вопрос наскакивал на другой, усталость была такая, что хотелось лечь прямо на плитку в разводах от колы. Что я только что сделала? Откуда появилась Юля? Она действительно готова была убить этого мальчика, лишь бы Лёша ожил?
Ладонь горела, но я не смотрела на нее, чтобы не ужасаться ране – или что там осталось от нити.
Никита тяжело поднялся. На фотоаппарат он даже не взглянул.
– Никита, – небрежно позвала Юля и, цокая каблуками, отошла от дивана. В приглушенном электрическом свете она казалась вылитой Барби. – Иди домой.
– Как скажете.
Еле переставляя ноги, он побрел в сторону лестницы. Юля подхватила с пола свою элегантную сумочку и повернулась ко мне.
– Я скажу это один раз, Вера. – Каждое слово резало воздух, как заточенный нож. – Лёша – мой. Он отдал мне свое сердце, сделав Девой. Только мне решать, когда оно остановится. И запомни: я всегда – всегда! – знаю, где он. – Вокруг ее опущенных рук начало собираться золотое сияние, похожее на сонм мерцающих светлячков. – Я знаю, когда вмешаться, чтобы его случайно не заморозила глупая. Неопытная. Непредусмотрительная. Девчонка. – Последнее слово она выплюнула с таким презрением, что я наверняка бы обиделась, останься у меня на это силы. – Надеюсь, ты поняла меня.
Сияющий шар оторвался от ее рук и врезался мне в грудь. Чувство было такое, будто в меня кинули кусочек солнца. Я невольно выдохнула, ощущая, что могу заморозить это солнце, если захочу.
Но я не хотела.
– Юля, – слабо позвал Лёша.
На нас уже во все глаза пялился кассир и, судя по виду, вот-вот собирался позвать охрану.
– Она не… – Узкая ладонь взметнулась в воздух, и Лёша замолчал.
Юля подошла ко мне. Голубые глаза с аккуратными стрелками смотрели высокомерно.
– Ты поняла меня, Вера? – сухо повторила она. Холод внутри меня ринулся ей навстречу, но я успела его сдержать. Ледяные иглы больно закололи кожу.
Она права. Я чуть не убила Лёшу. А она спасла.
– Поняла.
Кассир на заднем плане решительно зашагал к нам. Юля едва смерила его взглядом.
– Остынь, мальчик. – Покачивая бедрами, она неспешно двинулась к лестнице. Лёша поспешил за ней, хотя видно было, что ноги его едва слушаются. – Возвращайся к работе.
Зависнув на месте, кассир развернулся и, как марионетка, побрел к своей стойке. Из динамиков под потолком заиграла очередная реклама. Я наконец опустила взгляд на ладони – на них не было ни царапины.