Я допил кофе одним глотком.
– Общаемся.
– А она вообще ниче так, – уронил Ванька. – Нормальная.
– Не понял?
– Ну. С ней легко.
– В смысле?
– Да что ты прицепился! Я ж помню, она жила у нас как-то. Ну не хочешь, ладно.
Он отщипнул от пирога здоровый кусок, запихнул в рот и пошел в комнату. Кошки бросились следом.
В итоге он меня уговорил.
В тир мы приехали заранее. Обычно нетерпеливый, Ванька на удивление внимательно слушал, пока я рассказывал о бесконечных «нельзя» и «вообще никогда нельзя». Иногда кивал. Я показал ему базовую стойку, научил правильно держать пистолет двумя руками и целиться. Ванька выстрелил дважды и громко сообщил, что оглох. Я невольно дотронулся до левого уха, которое теперь слышало процентов на тридцать.
– Это ты еще не оглох, приятель… – Я нацепил ему на голову пузатые наушники.
Ванька тут же их снял.
– Мне не надо! – крикнул он.
– Тогда совсем оглохнешь.
– Что?
Я отошел на пару шагов, пытаясь привыкнуть к виду: Ванька, большую часть жизни проживший на таблетках и отказавшийся от них только после чудесного исцеления, стоит с опущенным дулом пистолета и собирается клеить девочку. Еще пара лет, и буду махать ему белым платочком да вытирать скупую слезу.
– Ты что-то говоришь? – громко спросил он.
Я покачал головой.
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилась Вера. Замерла на секунду, встретившись со мной глазами, но потом как ни в чем не бывало зашагала дальше, на ходу снимая пальто.
Я повернулся к Ваньке. Тот состроил жалостливую гримасу. Вот ведь!
– Привет, Вера! – Он нацепил расслабленную улыбку и просочился к ней. – Как жизнь?
Вера оглядела высокие потолки стрельбища.
– Нормально. Привет.
– А ты… Гм. – Ванька встал так, что почти полностью закрыл ее от меня. – Нина опаздывает. Хочешь пострелять? Смотри. – Он протянул ей пистолет рукояткой вперед. – Круто?
– Оружие только после инструктажа! – рявкнул я и подошел к ним. Забрал у него «беретту», проверил предохранитель и сунул в кобуру на поясе. – Привет, Вера.
– Привет.
Повисла неловкая пауза.
– Кто-нибудь еще хочет сказать «привет»? – поинтересовался Ванька и тут же проворно увернулся от подзатыльника. – Молчу, молчу.
– Ты пришла пострелять? – спросил я.
– Нет… Вообще-то я хотела поговорить.
Вера подняла глаза. Похоже, они стали чуть бледнее за время, что мы не виделись. Я моргнул. Спать надо больше, Тоха. Чтобы не мерещилось всякое.
– О, а вот и Нина! – Ванька бросился мимо нас к двери.
Там стояла коротко стриженная девочка в берцах и мешковатых штанах. В губе у нее поблескивали колечки, веснушчатое лицо было круглое и любопытное, как у ребенка.
Это, по ходу, и был ребенок.
Нина по-пацански стукнулась с Ванькой кулаком и отсалютовала мне.
– Вано сказал, у вас тут можно пострелять, – бодро заявила она, подходя ближе.
– Тебе лет сколько?
Нина вскинула голову и усмехнулась:
– А тебе?
В зале повисла тишина – слышно было, как тикают железные часы над входом. Краем глаза я увидел, что Вера пытается не улыбаться. А Ванька, судя по виду, начал молиться.
Я вздохнул. Отправить бы их всех домой, и дело с концом.
«Пожалуйста», – одними губами произнес Ванька.
– Оружие в руки только по моему разрешению. Стрелять только по команде. Всем все ясно?
– Дышать можно? – поинтересовалась Нина.
Ванька легонько толкнул ее в бок.
– Всем все ясно? – повторил я голосом, каким наш командир отдавал приказы.
– Ясно! – Нина выпрямилась. – Можно начинать?
Не ответив, я пошел к сундуку с патронами.
Вторая зима выдалась тяжелее первой. Я до последнего надеялась, что все образуется: по утрам захрустит ломкий снег, ночной воздух затрещит от мороза, а на следующий день изойдет влагой из-за резкой смены температур. Но ровно первого декабря, как и год назад, землю накрыло невыносимо странное ледяное безмолвие. Не было ни снега, ни перемен. Только тяжесть на душе, когда я думала, что единственная виновата в этом.