Фрося снова всхлипнула – громко, по-детски – и кивнула.
Глава 14
Мне снова снилась та усадьба. Снова я видел, как Вера летит вниз, прокручивал в голове за доли секунды действия: отбросить пистолет, раскинуть руки, успеть поймать ее, чтобы не ударилась спиной. Снова мы падали вместе на пол, и я прижимал ее к себе, успокаивающе гладил по макушке.
Вера пыталась пошевелиться, но я не разомкнул рук. Одной обхватил ее за плечи, другой взял за волосы и слегка оттянул.
– Антон…
Во сне я знал, что она беспомощна. Знал, что ей больно. Но продолжал держать, вглядываясь в широко раскрытые глаза.
– Что ты делаешь?
Я перекатился, и она оказалась подо мной. Напряжение в ее измученном теле передалось мне – вряд ли в таком состоянии я был на что-то способен, но по инерции продолжал сжимать хрупкие плечи, ткнулся носом в ямку между ключицами, вдыхая свежий запах снега и талых вод. Пальцы на ее волосах разжались, но лишь затем, чтобы скользнуть вниз по шее с отчаянно пульсирующей жилкой.
Вера забилась у меня в руках.
– Отпусти!!!
– Нет!
Я проснулся от звука своего голоса. Сердце чуть не выпрыгивало из глотки. Глаза не сразу привыкли к темноте. Нет. Нет! Никогда этого не случится. Я не причиню ей вреда.
Я неслышно повернул голову. Вера тихо спала рядом, на боку, подтянув к себе колени. С другой стороны посапывала Милана. Никто не проснулся – уже хорошо. Я сделал несколько вдохов всей диафрагмой, сжал и разжал пальцы. Если снова заморозить душу, сны прекратятся? Кто бы знал… У Веры точно хватит сил – она, похоже, Олимпийский может превратить в ледяной дворец. Попросить? Или проще взять ее ладонь, прислонить к сердцу, пока спит…
Нет. Так дела не делаются.
Я рывком сел в кровати. Милана недовольно заворочалась. Я поправил на ней одеяльце, положил руку на лоб. Спи, доча. Твой бедовый папка скоро вернется.
Спустившись, я зажег свет, высыпал на газетный лист полкулька гречки. И принялся считать.
На следующий день я проснулась на удивление свежей. Похоже, эту ночь Милана проспала спокойно – или я просто не слышала, как она просыпалась. Пару раз открывала глаза в темноте и обнаруживала себя в коконе шерстяных одеял. Антон спал рядом – я слышала его ровное дыхание.
Комнату заливал прохладный белый свет, какой бывает в дождливые дни. Я лежала на спине и рассматривала деревянные балки над головой. Вчерашний вечер всплыл в памяти размытым пятном. Вот я смотрю, как Антон укачивает Милану. Вот иду в ванную. Следующее воспоминание – как он выбивает дверь, а потом обнимает меня. Два года я мечтала, чтобы он обнял меня, сказал что-то успокаивающее. А теперь ничего не чувствую. Снова.
Я села. Ноги были плотно закутаны в одеяло, как у гусеницы. Грудь и руки покрывала тонкая ткань, состоящая будто из множества чешуек. Она была, похоже, очень теплой – дрова в печи давно затухли, воздух остыл, но холодно мне все еще не было.
Либо я окончательно стала Зимой, либо эта штука способна заменить шубу.
Я спустила голые ноги с кровати. Трусов на мне не было. И эту чудо-кофту я не помню, кто и как на меня надевал. Хотя вариантов немного… Я прислушалась: с первого этажа доносились шорохи и постукивания, периодически лилась вода.
Комната при свете дня казалась просторной и приветливой. На беленых стенах висела пара картин в рамах из светлого дерева, в углу стоял шкаф с золочеными кольцами вместо ручек. Такой послужил бы отличной декорацией к фильму в духе Джейн Остин. Как и круглый стол с узорчатой скатертью у окна и комод.
У кровати стоял мой рюкзак, на полу – стакан с водой и аккуратно соединенные носками кроссовки. Кажется, Антон предусмотрел все.
Я натянула чистые трусы и штаны, оставила на себе чудо-кофту, тщательно зашнуровала кроссовки и вышла на лестничный пролет. Ступени уходили вниз, в напоенное светом и прозрачными пылинками пространство.
До меня долетел голос Антона:
– Так и сидела там мельникова дочь и придумать не могла, как ей спастись от лютой смерти. Она и понятия не имела, как солому перепрясть в золотые нити…
Я же как-то поднялась сюда вчера. Антон точно не тащил меня и не нес. Он просто шел сзади, шаг в шаг, с обеих сторон положив руки на перила. Я помню, как его дыхание шевелило волосы на затылке.
– И так пугалась бедняжка ожидавшей ее участи, что наконец залилась горькими слезами… – размеренно продолжал Антон.
Я рвано вздохнула. Тут невысоко. Восемь ступеней – я вчера считала. Выдержали же они нас обоих. Значит, выдержат и меня одну.