А он наконец перестал.
– Я не очень разбираюсь в детях, но, по-моему, ей нужно сменить подгузник, – вежливо сказал клетчатый, не меняя задумчивого выражения лица. Подошел ко мне, шаркая мягкими подошвами, и беспардонно вручил Милану. – Займетесь, барышня?
Потом развернулся к Антону, который без сил сполз по стене вниз, уронив руки на колени. И я отмерла.
– Нет, не займусь. – Слава всем богам, голос прозвучал уверенно. Я вручила Милану обратно мужчине. – Если не собираетесь нас убивать, поменяйте ей подгузник сами.
Кровь снова потекла по ногам, когда я подошла к Антону. Может, даже оставила следы на полу. Мне было все равно.
Антон сидел, вытянув руки перед собой. Одна быстро опухала, костяшки сильно кровили. Я опустилась перед ним на корточки. Поймала взгляд темно-карих глаз, из которых по капле утекала жизнь.
– Заморозить тебе сердце? – Снова голос прозвучал уверенно. Так, будто я хорошо знала, что делаю. Молодец, Вера.
За спиной послышались удаляющиеся шаги. Вот и хорошо. Без свидетелей нам будет лучше.
– Ты хочешь, чтобы я заморозила тебе сердце? – повторила я.
Зрачки его чуть заметно расширились. От удивления? От страха? Тонкие губы дернулись, словно он хотел что-то сказать, но сам себя оборвал.
Ладно.
– Хорошо. Тогда сейчас я заморожу тебе руку. А завтра мы поедем домой.
Я накрыла ладонью разбитые костяшки. Антон слабо дернулся.
– Что-то я не заметила здесь нормально работающего холодильника с морозилкой и льдом, – строго проговорила я, внутренне удивляясь, что еще способна на сарказм, и перехватила его запястье, прекрасно зная, что пальцы у меня ледяные. – Так что, пожалуйста, дай мне заморозить тебе руку, иначе будет отек. Не сможешь вести машину.
Мне даже не пришлось специально думать о заснеженных деревьях и Ледяном Озере. Сила заискрилась у самой кожи, покалывая кончики пальцев и радуясь возможности пролиться.
– И хватит обращаться со мной как с ребенком. Мне двадцать два года. – Рука его снова дернулась, когда поток холода устремился к кости, но я не отпустила. – Я тоже была в том танцевальном зале. И имею право голоса. Мы не можем вечно бегать. Когда-нибудь придется встретиться с Дариной. Не думаю, что она убьет Зимнюю Деву. Не после двух лет без нормальной зимы. – Над нами послышались размеренные шаги и тихое бормотание. Этот мужчина что, укачивает Милану? – Она меня не тронет. И того, кто мне… – я запнулась, – кто служил мне.
Антон откинул голову, упершись затылком в стену. Скользнул по мне равнодушным взглядом.
– Ты не поняла, что я тебе сказал?
Под глазами темнели выразительные синяки, морщины на лбу обозначились резче. Как же я раньше не заметила, что ему так плохо?
– Поняла. Я убиваю кого-то, теряю душу, становлюсь Зимней Девой. И только потом смогу отдать силу. – Я отпустила его. – Как проверить, это ушиб или перелом? Есть какой-то способ?
Кривая улыбка тронула тонкие губы.
– Тебя волнует ушиб?..
– Да. Меня волнует ушиб, – твердо ответила я.
Антон вздохнул всей грудью. Сел прямее. Посмотрел на покрасневшие пальцы и попробовал их согнуть.
– Я же говорил тебе не расплескивать силу, – устало сказал он, поморщившись.
Я медленно поднялась на ноги. Он разговаривает. И, кажется, не злится.
А мне однозначно нужно в туалет.
– Антон, она все равно знает, где мы. – Я все-таки рискнула опустить взгляд на свои темно-синие штаны. Даже если кровь успела пропитать ткань, этого было не видно. – Сейчас осень. Она – Осенняя Дева. Если она хотя бы вполовину такая сильная, как я ощущаю себя, хотя еще даже не зима… Поверь мне – она знает. Если нужно будет, она все равно нас найдет.
Я хотела добавить, что и убить нас ей труда не составит, но с лестницы послышались аккуратные шаги. Ромашка держал раскрасневшуюся от слез, кулечком повисшую Милану на вытянутых руках. Видно было, что опыт общения с детьми у него начался только что и он не прочь его уже закончить.
– Господа. Я, конечно, понимаю, что вам нужно поговорить, – дипломатично начал Ромашка. – Но все-таки чей это ребенок?
В тот день я проснулась с ощущением подкрадывающейся катастрофы. Оно зарождалось глубоко под ребрами – там, где мирно спал дух Эдгара. Я привычно коснулась пальцами голой кожи. Доброе утро, дорогой.
Праздновать я не собиралась. Залила кофе в глухо закрывающийся стаканчик, выглянула на улицу – солнечные блики окрашивали надгробия розоватым. Туго заплела косу, стоя перед зеркалом. В этот день ничего не изменилось: на коже не добавилось тонких морщинок, на голове – седых волосков. Я начала их замечать после разговора со Смотрящим в кафе – и не выдергивала, наблюдая, как они множатся с каждым новым фактом о Тёме.