– Времени мало, – отрезал Антон.
Я широко зевнула, уронив одеяло с плеча. По крайней мере, ему настолько лучше, что он решил мне что-то показать.
– А потом, когда вернемся в город… нельзя?
Антон застыл. Взгляд его стал жестким.
– Понятно. Пойду умоюсь.
Я прошлепала мимо него в ванную, где, несмотря на бойлер, не было горячей воды. Как же я скучаю по цивилизации. И по кофемашине.
Умыться не помогло – я вернулась на кухню такой же убитой. Антон ждал меня, сложив руки на груди и хмуро разглядывая ботинки. Света было чуть больше, и следы усталости на его лице обозначились четче: глубже стали линии на лбу, резче проступил залом на переносице. То, что я раньше приняла за игру теней, оказалось синяками под глазами.
– Ты совсем не спал? – Я встала перед ним, закутавшись в одеяло по самый подбородок.
– Это ерунда. – Антон попробовал улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, и он ее быстро стер. – В армии по двое суток иногда не спят. Не отвлекайся.
– Так точно, командир. – Я с тоской покосилась на стулья, но Антон, похоже, и не думал садиться.
– Как ты поняла, что твоя сила вернулась?
– А мы можем сесть?
– Садись, если хочешь.
Сам он не шелохнулся. Ладно.
– Как я поняла, что сила вернулась… – Я заходила по кухне взад и вперед, чтобы не торчать перед ним, как провинившаяся школьница. И тут же вспомнила Аскольда на кладбище в ту ночь, когда он якобы снимал с меня порчу. – Когда я разозлилась.
– А еще?
Я высвободила руку из-под одеяла и протерла глаза. Сказать Антону про Лёшу? Он ведь мне не… Никто по сути.
– В целом всегда, когда я сильно злилась, – сообщила я белесым сумеркам за стеклом.
Это ведь правда. Я разозлилась на Лёшу и чуть его не убила. И на Аскольда злилась – много раз.
– Когда меня накрывали сильные эмоции, – повторила я, подводя черту. – Да.
– И все?
Я обернулась. Взгляд прищуренных карих глаз просвечивал не хуже рентгена.
– Когда мне что-то угрожало, я пугалась и теряла контроль. Это все.
Антон стоял не шелохнувшись.
– А что ты обычно делаешь, чтобы вызвать силу?
– Раньше думала о снеге и стуже. Но в последнее время… – Вспомнилось, как сила пролилась сквозь кожу, чтобы заморозить ему сбитые костяшки. – Сейчас думать не надо. Оно само.
– Ясно.
Антон плавно двинулся ко мне, и то ли от его походки, то ли от странного выражения лица мне вдруг стало не по себе.
– Антон? – Я сама услышала, как напряженно звучит мой голос.
– Схема выходит простая, – негромко заговорил он. – Ты пугаешься – сила ускользает. Значит, нужно научиться сдерживать ее, когда тебе страшно.
Я отступила, упершись спиной в подоконник.
– Понятия не имею, что ты задумал, но мне это не нравится.
Он приближался.
– Тебе нужно придумать какой-то образ, который поможет сдерживать силу.
– Антон! – Сон как рукой сняло. – Стой, где стоишь, ладно?
Но он продолжал идти – медленно, маленькими шагами. Я помнила эту походку – однажды я уже видела ее в тире.
– Подойдешь ближе, я тебя холодом садану.
Антон замер. Брови вопросительно взметнулись, потом он беззлобно усмехнулся:
– Мне это давно не страшно. Представь себе что-нибудь, что сдержит холод. Стеклянный купол, забор, кладбищенскую ограду.
Я хмыкнула.
– А потом ты на меня накинешься, и мы проверим, насколько хорошо работает этот образ?
Оттолкнувшись от подоконника, я шагнула к нему – и встала так близко, что могла разглядеть седые волоски в отросшей щетине. Рука его взметнулась – Антон схватил меня за запястье так же легко, как давеча Ромашка.
Да сколько можно!
– Что у вас за привычка людей хватать? Я же сказала… – Я дернула запястье на себя, но ничего не произошло.
Антон сжимал основание кисти, молча смотря на меня сверху вниз. В его темных уставших глазах я прочла ответ, который все это время был на поверхности и который я отказывалась замечать. Тогда, в комнате Ваньки, куда он притащил меня. В тире, когда продолжал сжимать основание большого пальца, хотя я давно отпустила пистолет.
– Тебе это нравится… – ошарашенно прошептала я.
Антон разжал пальцы.
– Нет. – И без того бледное лицо побелело еще больше. – Вера…
Я опустила освободившуюся руку. Холод внутри меня молчал – как молчал оглушительно схлопнувшийся мир.
Он же все это время защищал меня! Пару дней назад растирал мне голые плечи и руки. Говорил, что не даст в обиду. Как может кто-то защищать тебя и одновременно хотеть причинить боль? Разве так бывает?