– Успокойся.
– Ты с ней спишь?
– Чего? – Я на секунду оторвал трубку от уха – проверить, что отключил громкоговоритель. – Ты о чем вообще?
Я поймал в отражении напряженный взгляд серо-голубых глаз.
– Фрося, Милана заболела. Мы будем через полтора часа. Ей нужно к врачу.
– Ты мне ребенка решил угробить?!
– Да угомонись ты! Пожалуйста, – уже тише добавил я. – Октябрь на дворе. Холодно. Простыла где-то.
– А я тебе скажу, почему ей холодно! – рявкнула Фрося. – Потому что ты отвез ее к Зиме. Я тебе запрещаю…
– Все. Увидимся через полтора часа.
Я вырубил звонок. Какое-то время ехал молча, сосредоточившись на дороге. Потом все-таки спросил:
– Что ты обещала Фросе? – Вера отвернулась к окну и что-то пробормотала. – Что? Не слышу.
– Что если снова стану Зимней Девой, ты не будешь моим слугой, – громче повторила она, не поворачивая головы.
Я вернулся к дороге. Позвонил Ваньке, сказал, чтобы через полтора часа был у дома Фроси. Позвонил соседке спросить, как кошки.
Мысли вертелись вокруг одного. Ромашка полночи шерстил интернет и свои базы, чтобы отыскать информацию о Спартаке Имеретии. Имя редкое, так что кое-что нашлось сразу. Окончил духовную семинарию в Тбилиси. Потом почему-то работал юристом. Занялся бизнесом, когда переехал в Москву… Присел за какую-то мелочь. И исчез. Бог его знает почему – умер, переехал в другую страну, сжег документы и сделал новые. Но этот человек провел некоторое время рядом с Дариной. Может, у Осенней Девы все-таки был слуга? Может, это не Дарина играла с Верой в кошки-мышки, а ее прихвостень?
Я сжал руль.
Неправильно. Не с того конца, Тоха. Надо сначала. Умирает Тёма. Сын Осенней Девы. Она требует его к себе. Какое-то время ничего не происходит. Потом кто-то хоронит его на кладбище, и туда же перебирается Вера. Я снова посмотрел на нее – она задумчиво гладила Милану по голове.
– Ты не знаешь, Тёму эксгумировали? – Вера нехотя кивнула. – И?
– Его не было в гробу.
Ей только таблички с надписью «Это меня совершенно не интересует» не хватало.
– А кто был?
– Никто.
Почему-то так я и думал. Выходит, Тёма остался в избушке Дарины? Мертвый? Или его похоронили в другом месте? Бред какой-то… Могила еще эта пустая. Но даже если ее организовали специально – как сделать, чтобы Вера о ней узнала? Да еще и переехала потом и устроилась помощником смотрителя? Я же говорил с охранником кладбища – он тоже пожал плечами на вопрос, почему в смотрители взяли молодую девушку. Интересно, кто утвердил за ней место?
С заднего сиденья послышался рев.
– Милаша, немножко уже осталось! – взмолилась Вера.
Я покачал головой. Ребенка застудил, сейчас с температурой верну Фросе – она меня на пушечный выстрел больше не подпустит. Отец года.
– Паааааа!
Жалобный рев наждачкой процарапывал дорожку до самого сердца. Но куда я денусь посреди дороги? Минут через пять показался съезд на очередную заправку. Я включил поворотники, встал у самого края парковки. Милана от крика была уже вся пунцовая. Несколько быстрых движений – обойти машину, открыть дверцу, отстегнуть ремень детского кресла, – и я прижал к себе горячее тельце.
– Ну-ну, доча, маленькая моя. Скоро верну тебя маме. Чуть-чуть совсем осталось.
Вокруг не было машин, даже сама заправка, похоже, не работала. Над нами висело беспросветно черное небо. В голове мелькнуло: она все видит. Я крепче обнял Милану. Представить не могу, что сделал бы, если б кто-то хоть пальцем ее тронул. Да еще на моих глазах… Я задрал голову. Тяжелые тучи потемнели окончательно, сдвинулись и столкнулись. Коротко громыхнуло – брызнул дождь. На лицо мне упали первые крупные капли.
Прости меня, Дарина.
Наплакавшись, Милана потихоньку успокаивалась, а я продолжал смотреть в небо, часто моргая, чтобы вода не заливала глаза.
– Все будет хорошо, доча, – прошептал я. – Папа тебя никому не отдаст.
Я смотрела, как Антон ходит по пустой площадке, укачивая Милану, и думала о том, что, кажется, никогда в своей жизни не видела, чтобы один человек так любил другого – маленького, беззащитного и удивительно бесполезного. Правду я читала: дети вызывают столько умиления, чтобы взрослые не оставили их в снегах и не скормили хищникам. А если придется, спасли от опасности даже ценой собственной жизни.
Я положила ладони на влажные штаны. Садиться в машину в ночнушке не рискнула, так что последние несколько часов наслаждалась ощущением льнущей к коже сырой ткани – штаны вечером пришлось застирать. Антон не включал отопление, чтобы Милане не стало жарче, так что высохнуть у них не было никакой возможности. А мне оставалось только активно визуализировать горячий душ, в кои-то веки жалея об утраченной способности оживлять фантазии.