Возникшее тогда недоверие к академической науке до сих пор компенсируется массовым интересом к «альтернативной» исторической концепции Л.Н. Гумилева и параисторическим построениям академика-математика А.Т. Фоменко. Было бы преувеличением сказать, что историки усиленно противостоят внедрению этих и других вульгарных версий прошедшего в общественное сознание. Критика откровенно антинаучных взглядов, если и ведется, то почти исключительно в специальных изданиях, недоступных широкой публике.
С другой стороны, мало кто из историков «ходит в народ» для пропаганды своих архивных открытий. Более того, «народники», которые активно сотрудничают со СМИ и популярными издательствами, рассматриваются в научной среде едва ли не изменниками делу «чистой» науки. Люди, искалеченные советской властью, считают уродом любого коллегу, который не желает щебетать на их эзоповом птичьем языке. Свой увечный «эзотеризм» они прививают новым поколениям историков в качестве единственно возможного стандарта научной деятельности.
Без большого преувеличения можно полагать, что отечественная историческая корпорация замкнута на себя. Занимаясь преимущественно самовоспроизводством среды, она, с общественной точки зрения, работает на холостом ходу. Историки теряются от «детского» вопроса, для чего необходима их наука? В отличие от представителей естественнонаучного цикла и большинства гуманитариев они не могут вразумительно на него ответить. Отсутствие проработанного ответа позволяет предположить, что историческая корпорация не рассматривает свое ремесло в качестве общественно необходимого занятия.
Историки ощущают себя избранными и, судя по крошечным тиражам большинства научных изданий, обращаются почти исключительно к себе подобным. Ученые, исповедующие «аристократическую» идеологию профессионализма, в большинстве своем презирают неразборчивых в потреблении исторических концепций представителей «демоса». Утрата просветительского пафоса, свойственного русской интеллигенции, — тревожный признак преобладания среди представителей исторической корпорации инфантильных черт социального эгоизма и иждивенчества. Современный русский историк живет идеалом частного лица, прекрасно сочетающимся с идейным конформизмом.
Маргинализация профессии историка в современном российском обществе не может не беспокоить. Для ее преодоления ученым необходимо на деле доказать свою общественную необходимость. Лучшим доказательством этого небесспорного для большинства наших современников факта может стать эффективное, с точки зрения общественных интересов, воздействие на общепринятые представления о прошлом, именуемые исторической памятью. Отечественная историография нуждается в усвоении опыта своих европейских коллег, для которых «изучение прошлого сегодня трансформируется в изучение того, как оно функционирует в настоящем» (Н.Е. Копосов)[2].
Восстание качества против количества?
Недавние политические события демонстрируют, к каким неблагоприятным последствиям приводит самоустранение историков от работы с исторической памятью.
Критически мыслящее меньшинство российских граждан разочаровано результатами выборов президента РФ, состоявшихся 4 марта 2012 года. Сторонники оппозиции усматривают основную причину победы кандидата Путина В.В. в использовании административного ресурса для устранения реальных конкурентов и фальсификации результатов голосования.
Заявляя, что «креативом обуха не перешибешь», творцы из белоленточного стана лебединого снимают с себя ответственность за поражение в пропагандистской войне[3]. Считаю необходимым напомнить, что за бездушным административным ресурсом стоят живые люди. Нелепо считать, что их поведение мотивируется исключительно экономическими стимулами и страхами. Надо признать, что картина мира агентов правительства позволяет им оправдывать собственные противозаконные действия.