— Ты мне небезразлична. И отлично это знаешь.
— А ты… — Она осеклась, сцепив пальцы, словно изо всех сил старалась удержать рвавшиеся наружу слова. Но это ей не удалось. — Я тебе небезразлична? И ты вот так запросто произносишь это? А ведь ты ни одного письма не написал мне за все эти годы. Мне было семнадцать. Ты представляешь, что я чувствовала? И ты говоришь, что я тебе небезразлична! — Шатаясь, она подошла к противоположной стене и обернулась, чтобы посмотреть прямо ему в глаза. — Каждый день я ждала, как дура… настоящая дура… надеялась получить от тебя хоть словечко. Ответ на мои письма. Хоть что-то! Записку. Карточку. Привет через отца. Не важно, лишь бы от тебя! И что? А ничего! Не понимала почему. Не могла понять. Потом я все же поняла и стала ждать, когда ты сообщишь о своей свадьбе с Хелен.
— О своей свадьбе с Хелен? — недоверчиво переспросил Сент-Джеймс. Он не уловил, каким образом их разговор так быстро перешел в ссору. — Какого черта это пришло тебе в голову?
— А что еще мне было думать?
— Можно было бы начать с того, что связывало нас, прежде чем ты сбежала из Англии.
Слезы выступили у нее на глазах, но Дебора изо всех сил старалась их сдержать.
— О, я думала об этом, ты прав. И днем и ночью я думала об этом. Саймон, я лежала в постели и старалась найти хоть что-нибудь, ради чего стоило жить. Мне казалось, что вокруг меня пустота. Что я в аду. Ты доволен? Тебя это радует? Я скучала по тебе. Хотела быть рядом. Это была пытка. Болезнь.
— И Томми тебя вылечил?
— Вылечил. Слава богу. Томми меня вылечил. А теперь убирайся. Немедленно. Оставь меня одну.
— Я уйду, не беспокойся. Наверно, тебе будет непросто объяснить мое присутствие в любовном гнездышке, за которое платит Томми? — Сент-Джеймс тыкал пальцем то в одно, то в другое. — Красиво накрытый стол к чаю. Тихая музыка. Дама принаряжена и ждет. Понятно, что я мешаю.
Дебора отпрянула от него:
— Кто платит? Ты поэтому тут? Ты так думаешь? Считаешь, что я не способна сама себя содержать? Что эта квартира принадлежит Томми? Саймон, а кто же тогда я? Его игрушка? Горничная? Любовница? — Ответа ей не требовалось. — Убирайся!
Еще не время, решил Сент-Джеймс. Господи помилуй, еще не время.
— Ты неплохо говорила о пытке. А как ты думаешь, чем были эти три года для меня? Ты думала о том, что я ждал тебя, вчера, час за часом — после всех этих проклятых лет, — и теперь узнаю, что ты была тут с ним?
— Мне плевать на твои чувства! Что бы с тобой ни было, это не сравнится с тем, что ты сделал со мной.
— Вот так комплимент! Ты понимаешь, что говоришь?
— Все возвращается на круги своя. Опять секс. Кто трахает Деб? Вот твой шанс, Саймон. Давай же. Возьми меня. Наверстывай упущенное. Вот диван. Давай же. — Он молчал. — Ну же. Трахни меня. Сделай это по-быстрому. Тебе же хочется, я вижу. Проклятье!
Так как Сент-Джеймс молчал, она схватила первое, что попало ей под руку, и изо всех сил запустила этим в него. Слишком поздно оба увидели, что об стену над его головой разбился фарфоровый лебедь, когда-то подаренный ей на день рождения Саймоном.
И сразу не стало злости.
Прижав кулак к губам, Дебора стала просить у него прощения. Но Сент-Джеймс ничего не слышал. Он несколько секунд смотрел на разбитого лебедя, потом наступил на него, показав этим, что любовь может быть хрупкой, как глина.
Вскрикнув, Дебора бросилась к нему и подхватила осколки.
— Ненавижу тебя! — Слезы текли у нее по щекам. — Ненавижу тебя! Только так ты и мог поступить. Вокруг тебя не может быть ничего живого. Думаешь, у тебя искалечена нога? Ты калека внутри, и, видит Бог, это еще хуже.
Ее слова были будто острые ножи, будто ожившие ночные кошмары. Стараясь увернуться от них, Сент-Джеймс двинулся к двери. Он чувствовал себя настоящим паралитиком и думал только о своей походке, словно она стала в тысячу раз хуже под ее взглядом.
— Саймон! Нет! Извини меня!
Она бросилась следом за ним, и он отметил про себя, что она поранилась об острый кусок фарфора. Струйка крови бежала с ладони на запястье.
— Саймон, я так не думаю, ты же знаешь, я так не думаю.
Странное дело, он больше ничего не чувствовал. Для него теперь ничто не имело значения, кроме желания сбежать подальше.
— Я знаю, Дебора.
Он открыл дверь. Какое счастье, что можно уйти.
В голове шумело, предвещая очередной приступ невыносимой боли. Сидя в своем старом автомобиле перед «Шрюсбери Корт Апартментс», Сент-Джеймс боролся с подступавшей болью, зная, что если уступит ей хоть на мгновение, то потом ему не справиться самому и придется просить помощи, чтобы добраться до Челси.