— Что там такое? — завопил Сент-Джеймс, и его вопрос эхом прокатился по всему дому, словно били металлом по дереву. Он вскочил с табурета, с грохотом опустив левую ногу на пол.
— Это Коттер. Он доблестно сражается с чемоданом и пакетами. Коттер, вам помочь? Что вы несете?
— Спасибо, я справлюсь, — с уклончивостью дипломата ответил Коттер, находясь тремя этажами ниже.
— Какого черта?..
Леди Хелен увидела, как Сент-Джеймс стремительно отлетел от двери и вернулся к своей работе, словно Коттеру не требовалось никакой помощи.
Все выяснилось почти тотчас. Когда Коттер маневрировал со своим грузом по нижней площадке, солнечный луч из окна высветил наклейку на чемодане. Даже с верхнего этажа леди Хелен разглядела черную надпись: Д.Коттеру/С.Ш.А. Итак, Дебора возвращается, и, судя по всему, очень скоро. А Сент-Джеймс как ни в чем не бывало поглощен своими волокнами и стеклами. Он наклонился над микроскопом, регулируя фокус.
Леди Хелен спустилась вниз по лестнице, но Коттер отмахнулся от нее.
— Я сам, — проговорил он. — Не утруждайте себя.
— А я хочу утруждаться. Как вы.
Коттер улыбнулся, ведь им-то двигала отцовская любовь к дочери, о чем леди Хелен, естественно, знала; он отдал гостье широкий плоский пакет, который пытался удержать под мышкой, но чемодан оставил в своем ведении.
— Дебора возвращается домой? — тихо спросила леди Хелен.
— Возвращается. Сегодня, — так же тихо ответил Коттер.
— Саймон ничего не говорил.
Коттер покрепче ухватил чемодан.
— Неудивительно, правда? — мрачно отозвался Коттер.
Одолев последний лестничный пролет, Коттер втащил чемодан дочери в ее спальню, находившуюся слева, тогда как леди Хелен помедлила на пороге лаборатории. Она прислонила пакет к стене и задумчиво постучала по нему, не сводя взгляда со своего друга. На Сент-Джеймса это не произвело впечатления.
Такое поведение казалось ему самым эффективным. Рабочие столы и микроскопы стали для него надежной защитой от всех, а постоянная работа — наркотиком, заглушавшим боль потери. Оглядевшись, леди Хелен вдруг поняла, что лаборатория из центра профессиональной жизни Сент-Джеймса превратилась в его убежище. В большой комнате стоял слабый запах формальдегида, на стенах висели анатомические таблицы, диаграммы, полки, на полу скрипели доски, потолок был стеклянным, и молочно-белое теплое солнце казалось здесь безликим. Все пространство внутри было уставлено поцарапанными столами, высокими табуретами, микроскопами, компьютерами и другим оборудованием для исследования всего — от крови до пуль. В боковой стене была дверь, что вела в темную комнату Деборы Коттер. Она оставалась запертой все годы отсутствия Деборы, и леди Хелен не представляла, как поступит Сент-Джеймс, если дверь вдруг распахнется и ему не удастся избежать попытки Деборы вновь завладеть его сердцем.
— Саймон, сегодня возвращается Дебора. Почему ты не сказал мне?
Сент-Джеймс вынул стеклышко из микроскопа и заменил его другим, настроив микроскоп на большее увеличение. Через пару минут он сделал короткую запись.
Перегнувшись через стол, леди Хелен выключила микроскоп.
— Она возвращается домой, а ты за весь день ни разу не упомянул об этом. Почему, Саймон? Ответь мне.
Не произнося ни слова, Сент-Джеймс довольно долго смотрел куда-то мимо нее.
— Коттер, в чем дело?
Леди Хелен обернулась. В дверях, хмурясь и вытирая лоб белым носовым платком, стоял Коттер.
— Вам не надо ехать в аэропорт, мистер Сент-Джеймс, — торопливо проговорил он. — Лорд Ашертон встретит ее. И я тоже. Он звонил час назад. Мы обо всем договорились.
Ответом Коттеру было тиканье настенных часов, пока откуда-то с улицы не послышался яростный младенческий вопль.
Сент-Джеймс пошевелился на своем табурете:
— Отлично. Лучше не придумаешь. У меня полно работы.
Ничего не понимавшей леди Хелен хотелось кричать от возмущения. Одно ей все же было ясно — жизнь круто переменилась. Не зная, кому задать свои вопросы, она переводила взгляд с Сент-Джеймса на Коттера и обратно, однако выражение их лиц предостерегало ее от излишней торопливости. И все же Коттеру как будто было что сказать. Он ждал, когда Сент-Джеймс что-нибудь произнесет и это позволит ему расширить границы откровенности. Но Сент-Джеймс ограничился тем, что пригладил непослушные волосы, после чего Коттер переступил с ноги на ногу и сказал:
— У меня еще есть дела.
Он кивнул головой и вышел из лаборатории, сгорбившись, словно все еще нес чемодан, и устало передвигая ноги.