Похолодевшая рука сама собой полезла в кармашек. Миг - и на ладони мягко улёгся почти невесомый после рукояти меча жёлудь. И почти без замаха Защитник швырнул малыша под ноги жрецу. Тот ещё успел дёрнуться, зыркнуть подозрительным взглядом на бултыхнувшийся в воду предмет.
А затем он закричал. Страшно, громко закричал, сотрясаясь в судорогах и задрав к розовому утреннему небу искажённый мукой рот...
Драная и запылённая ряса лопнула сразу во многих местах, когда из тела бывшего человека вымахнули ростки новой жизни. Буйно и неудержимо они вылезли наружу, с любопытством посматривая вокруг. То, что ещё только что было братом Зеноном, дёрнулось, с суетливой ненавистью оторвало стремительно выросший из удлинившегося и тут же лопнувшего носа ещё зелёный побег. Словно оживший куст забил бешено руками, тут же словно по волшебству обратившимися широкими дубовыми ветвями. Крик затих, и только нелепое уродливое дупло разверстого в вопле рта некоторое время напоминало в стволе произрастающего дерева о свершившемся.
Но вот и его закрыла кудрявая свежая зелень. А молодой дубок уже вымахал с обычный взрослый дуб - и всё пёр из середины фонтана с протестующим визгом расседающегося под натиском жизни каменного дна.
Сестру Мирдль зацепило за одежду обломанным сучком, и она с визгом взлетела вверх вслед за стремительно растущим деревом. Тут же она отцепилась, ухватилась за подрагивающее дерево и уселась на толстой ветви, глядя по сторонам и вниз прыгающими от ужаса и восторга глазами.
Рост постепенно замедлился, а затем и прекратился - по крайней мере внешне. Сменился обычным поведением хоть и необычного, но просто большого могучего дерева. И едва Айлекс осторожно поковырялся в полуоглохших от предсмертного крика и грохота ушах, как дуб уже мирно шелестел в утреннем ветерке, подставив резные листья нежным солнечным лучам.
- Сними меня отсюда, - Мирдль капризно надула губки, всё ещё испуганно косясь сверху. Но побелевшее было от страха лицо красавицы уже приняло свой естественный и чертовски миловидный оттенок, да и в глазах уже не плясали искорки безумного животного ужаса.
- Святая сестра на дубе том, - философски заметил в ответ Айлекс, шаря рукой во взбаламученной воде. Не то, чтобы он так уж горел желанием присвоить себе обронённую девицей шпагу - но согласитесь, такой клинок оставлять в небрежении, это как-то не по-нашему.
- Я высоты боюсь, - Мирдль скуксилась, но как-то неубедительно.
Ну что ты тут скажешь? Пришлось Айлексу вспомнить юность и вскарабкаться наверх по ветвям ничуть не протестующего дерева. Он уселся рядом с не замедлившей отпустить ветвь Мирдль, которая тут же со вполне понятной резвостью вцепилась в куда более надёжную, по её мнению, опору - то есть обняла всеми лапками. Прижалась к его спине, вздрогнула, а потом от непонятного облегчения, с чисто женской непоследовательностью расплакалась.
Вздохнув, Айлекс легонько погладил волосы устроившейся на его плече девичьей головки. Одним лишь взглядом утихомирил маленькую фею, что резво влетела в прогалину меж листьев и язвительно затянула было старую песенку "Ну вот, опять сопли и сырость!". Некоторое время он бездумно смотрел с высоты на панораму разгромленного и кое-где дымящегося Тарнака, так и оказавшись не в силах разобраться - чего же в сердце больше. Злости на эту красивую до сладкой дрожи стерву или нежности к запутавшейся в жизни девчонке?
Или всё-таки усталости? Он прикрыл горящие от недосыпа глаза, отрешившись от всех проблем и полностью отдавшись на волю этих противоборствующих, швыряющих душу как щепочку, сил. Он что, Хранитель - решать такие проблемы? Или король?
Вот уж нет... но отсчёт десяти тысяч лет начался сызнова.
Глава хрен-его-знает какая.
Да, а на каменистых холмах позади храма Хранителя, где прежде была трапезная и дарохранительная, поселились две горные нимфы - представляете? И сказки, которые они рассказывали на вершине млеющим от счастья детям, заставляли учащённо биться маленькие сердца и гореть восторгом блестящие глазёнки малышни.
Там, где был квартал банков и дворцов знати, нынче буйно зеленеет роща. На месте бывшего театра, правда, обнаружилась ровная и подозрительно круглая площадка из тёсаного духами земли розового камня. И в любую полночь под музыку дудошников и лесных духов там водят грустно-печальный или же зажигательный хоровод местные девчонки, дриады и даже некоторые из святых сестёр что помоложе. В центре пылает колдовской необжигающий огонь, и девицы с весёлым визгом прыгают сквозь него, рассыпая в ночи целые вороха оранжевых искр-светлячков. Однажды переодетый в женское платье безусый и смазливый парнишка затесался в круг, пообещав подглядывающим из-за дальних деревьев сверстникам разузнать, что тут и как.
Но огонь разобрался мгновенно - коварно подпалил тому подол, и нарушитель с хохотом и весёлыми воплями был прилюдно да с позором изгнан с девишника. Дриада напоследок даже отстегала крапивой удирающего по голым икрам - а нечего подглядывать!
По уцелевшим кварталам запросто шлялись звери, и никого уже не удивлял развалившийся подремать на крылечке медведь или стая детворы, терзающая за уши и таскающая за хвост здоровенную тигрцу - а та, поймав кого-нибудь из них и прижав для пущей убедительности мохнатой лапой, упоённо вылизывала визжащего в сладком ужасе ребёнка. Ну а нахальные и рыжие до неприличия белки и целый выводок розовых пеликанов, оккупировавшие проросший и пустивший корни старый лодочный сарай, то уже вроде как и вовсе не экзотика.
Равно как и обнаружившийся на углу под ясенем Лунный Колодец, вода из которого чудесным образом исцеляла прыщи, ушибы и мелкие ссадины. А вылизывающие посуду до радужного сияния мелкие духи или помогающий мастерам ковать якоря да выгибать цепи огневик тем более никого не удивляли.