— Мне нужно больше оборотов.
— Есть, сэр.
Молодой человек связался по телефону с машинным отделением.
Лоцман следил за огнем бакена на Уэст-Брамбл. За мгновение до того, как корабль оказался точно на траверзе бакена, лоцман начал делать медленный поворот влево. «Левиафан» направился на восток, к Соленту. Лоцману казалось, что танкер поворачивается слишком медленно, но довольно сильный западный ветер помог носу корабля вписаться в широкий поворот. Судно закончило маневр у мели Принца-Консорта.
— Держите курс сто восемь.
— Есть держать курс сто восемь.
Впереди появилась пара белых огней, один из которых располагался почти точно над другим. Они горели ярче, чем все остальные светлые точки на черной воде.
— Это грузовое судно, — объяснил второй лоцман. — Я связался с ним по телефону.
— Спасибо, — поблагодарил лоцман и приказал рулевому изменить курс, чтобы оставить встречному кораблю больше места.
Это был небольшой полуконтейнеровоз с рубкой на корме и серебристыми ящиками в пространстве между массивными палубными кранами. Лоцман передал по радио привет своему коллеге, когда тот протискивался между «Левиафаном» и стоящим на якоре судном на воздушной подушке.
Лоцман вздохнул. Похоже, что самое трудное осталось позади.
Быстро прошел еще час, в течение которого лоцман находил визуально и с помощью радара положение бакенов, вычислял направление и отдавал приказы рулевому. Огни канала мигали вдалеке, двигались перед гигантским носом «Левиафана», увеличивались в размерах и оставались за кормой. И все это время крепчал ветер. Шесть узлов. Восемь. Десять. Отдельные порывы до пятнадцати.
Лоцман повернул голову к экрану радара. Фарватер впереди был свободен. На экране выделялись отчетливые электронные сигналы от бакенов — почти прямая линия длиной в шесть миль. Затем предстоял сорокопятиградусный поворот в узкий канал Нэб, предназначенный для кораблей с глубокой осадкой. Пройдя Нэб, «Левиафан» окажется в Ла-Манше, а он отправится домой на лоцманском боте.
Лоцман выпрямился и оглядел слабо освещенный мостик. Из темноты появился Огилви, что-то сказал рулевому и поспешил на правое крыло. Лоцман слышал характерное шарканье его левой ноги, которая слегка задевала за линолеум палубы.
— Чай, сэр?
Около локтя лоцмана возник стюард с подносом.
— Спасибо.
Лоцман нагнулся над экраном радара, чтобы в последний раз взглянуть на него. Нижний квадрат экрана занимало скопление парусных яхт, сверкавших, как крупинки белого песка. Они находились за кормой у «Левиафана», направляясь в Каус на ночную стоянку.
Второй лоцман размешал молоко и сахар и протянул ему дымящуюся кружку. Лоцман поблагодарил и отхлебнул напиток, пытаясь снять скопившееся в спине напряжение. Хороший чай.
Внезапно он отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел вперед. Мигающий красный огонек, отмечавший канал у мели Уоррер, начал двигаться влево.
— Сэр, отклоняемся от курса! — закричал рулевой.
Третий офицер поспешил к штурвалу, но лоцман взглянул на указатель скорости. Стрелка дрожала ниже пяти узлов. С колотящимся сердцем он подошел к штурвалу. Новый рулевой был гораздо старше предыдущего. Он облизывал губы, поворачивая коромысло штурвала. Третий офицер положил телефонную трубку.
— Сэр, неполадки в машинном отделении.
— Когда их исправят? — тихо спросил лоцман.
Внезапно ему стало очевидно, насколько молод третий офицер, как и все остальные офицеры Огилви.
— Через полчаса.
— Вы не позовете сюда старика?
— Он ждет вас в правом крыле.
Лоцман сказал дублеру, маячившему у него за плечом:
— Держите курс сто двадцать, когда окажемся на траверзе мели Уорнер.
— Есть курс сто двадцать.
— Кроме того, свяжитесь с восточными доками и сообщите, что нам могут понадобиться буксиры.
Пока лоцман шагал к правому крылу, нос начал поворачиваться вправо. Он заставил себя не торопиться. Нельзя паниковать на глазах у третьего офицера, у которого молоко на губах не обсохло, и перед взволнованным рулевым, делавшим все возможное и невозможное, чтобы справиться с дрейфом и вернуть судно на середину канала. Из-за огромных размеров корабля все происходило так медленно, что невозможно было предсказать успех того или иного маневра.
Вокруг капитана стояли смутные силуэты офицеров. Огилви разговаривал по телефону с машинным отделением. У его пояса, рядом с панелью управления носовым толкателем, находился тускло освещенный экран, который показывал курс судна, обороты винта и скорость.
Огилви положил трубку и повернулся к лоцману. В тусклом красном свете лоцман заметил, что левая щека капитана нервно подергивается.
— Лоцман, — произнес Огилви торжественным тоном. — У нас падает давление пара. Вода в топливных отсеках засорила насадки горелок в котле номер два. Моим инженерам нужно тридцать минут, чтобы их прочистить. «Левиафан» будет делать максимум четыре узла.
— Будет ли он слушаться руля на четырех узлах?
— Мой рулевой справится.
— Сможем ли мы повернуто в Нэб?
— Только не на четырех узлах.
— Даже с носовым толкателем?
— Я же сказал — нет.
Лоцман ждал продолжения, но Огилви ничего не сказал, поставив его в трудное положение. Возникла классическая дилемма. Лоцман не знал возможностей «Левиафана» и не был знаком с капитаном. Чем объясняется ледяное спокойствие Огилви — невероятным самообладанием или стрессом? Слова капитана предупреждали о неизбежных осложнениях или предрекали катастрофу?
Лоцман припомнил все известные ему факты. На траверзе светил маяк на мели Уорнер. Это означало, что «Левиафан», двигаясь со скоростью четыре узла, доберется до канала Нэб через час. Он спросил:
— Когда давление пара будет нормальным?
— Через час, — ответил Огилви.
Лоцман не знал, уверенность это или пожелание. Он подумал, сможет ли он использовать помощь буксиров на всем пути до маяка Нэб? Нет, слишком поздно. Он спросил: