— Я хочу, чтобы вы вывезли Ажарату из страны.
— Все уже организовано, — ответил Доннер. — Она внизу?
— Да.
Доннер спустился по трапу. Когда-то красивая каюта превратилась в место побоища. Ажарату, с рукой на перевязи, прислонилась к обеденному столу, вызывающе глядя в сторону люка. Ее удивило появление Майлса — она узнала его, но не могла вспомнить, где раньше его видела.
— Добрый день, доктор Аканке. Меня зовут Майлс. Я отправлю вас домой.
Она тупо глядела в пространство.
Майлс протянул к ней свою тщательно ухоженную руку.
— Мы должны поторопиться. Возможно, власти заметили, как вы входите в залив.
Ажарату протиснулась мимо него, поднялась по трапу и заговорила с Харденом. Доннер быстро осмотрел каюты, оценивая повреждения, затем вернулся в кокпит, где Харден объяснял своей спутнице, что Доннер сделает именно то, что сказал:
— А ты? — спросила она.
— Я позабочусь о нем, — вмешался в разговор Майлс. — Доктор, мы должны поторопиться.
Он взял Ажарату за руку и отвел ее на катер. Люди Майлса уже начинали нервничать. В любой момент Администрация южноафриканских железных дорог и портов могла прислать патрульную лодку, чтобы выяснить, зачем частный катер подошел к лишенной мачты яхте.
Мало кто знает, насколько широко израильтяне действуют как неофициальные посредники между черными и белыми африканскими государствами. Система такого посредничества возникла благодаря израильской сельскохозяйственной и технической помощи, инженерным и торговым проектам, а также военно-учебным программам. Моссад использовал эту возможность, чтобы создать в Южной Африке разветвленную сеть своих агентов. Но самый худший способ налаживать секретные контакты — действовать через усердных функционеров, которые могли применить репрессии, прежде чем будут натянуты необходимые нити.
Один из людей Доннера накинул на плечи Ажарату длинный плащ с капюшоном. Доннер был поражен ее царственной осанкой, и его рука сама собой потянулась к фотоаппарату. Перенесенные испытания оставили на ее лице глубокие морщины, которые подчеркивали ее красоту и прибавляли ей благородства, свойственного только пожилым людям.
Ажарату взглянула на Хардена, и их взгляды встретились. Он поднялся, перегнулся через комингс кокпита и пожал ей руку.
— Спасибо, Ажарату. Я бы не смог ничего сделать без тебя.
Она безмолвно кивнула и бросила взгляд на черную тушу «Левиафана».
Доннеру пришло в голову, что он присутствует при тяжелом расставании — как будто потерпевшие поражение генералы обмениваются рукопожатием.
Харден снова сел за румпель, но Ажарату по-прежнему глядела на него.
— Мы увидимся? — спросила она.
— Да.
— Когда?
— Скоро.
— Пожалуйста, — сказал Доннер. — Нам нужно ехать.
— Питер! — Ажарату тускло улыбнулась. — Подари мне твои часы!
Харден без лишних слов снял с руки свой обшарканный «Ролекс», перегнулся через комингс, надел браслетку ей на запястье и поцеловал Ажарату руку. Она погладила его по голове, затем ушла в каюту катера и села там, опустив глаза в палубу.
Доннер щелкнул пальцами. Его рулевой отдал штурвал товарищу и поднялся на яхту.
— Лесли поможет вам причалить к берегу, — сказал израильтянин. — Я еще вернусь к вам.
Харден снова посмотрел на «Левиафан».
— Майлс, его починят?
— Да.
— Достаньте мне мачту.
Книга третья
Глава 19
— Куда вы собираетесь плыть? — осведомился Майлс.
Прошла неделя, но Харден уже достаточно отдохнул, для того чтобы лично присматривать за ремонтом «Лебедя». Сейчас они сидели одни в офисе владельца лодочной стоянки.
— На север.
Майлс криво усмехнулся и снова разлил чай по чашкам.
— В Атлантику или в Индийский океан?
Харден глядел на него не без восхищения; он держал свои планы при себе, но израильтянин не прекращал попыток выведать их.
— Вы можете организовать перевозку яхты на грузовом корабле до Дурбана?
— Значит, на восток.
— Да, Дурбан расположен там. И кроме того, огибать мыс Доброй Надежды зимой — дело непростое. Вы сэкономите мне две или три недели.
— Куда торопиться? «Левиафан» застрял в Кейптауне на месяц.
Харден пожал плечами. Даже больше — на шесть или семь недель, как он узнал в барах, где собирались рабочие, ремонтирующие танкер. Было отрадно услышать, что кое-что Майлсу неизвестно.
— Вы можете это организовать? — повторил он свой вопрос.
— Конечно, но я буду меньше беспокоиться, если вы расскажете мне о своих намерениях хотя бы в общих чертах.
— Нет, этот номер не пройдет.
Майлс раздраженно нахмурился, и Харден, не желая выводить его из себя, поставил свою чашку на поцарапанный деревянный стол и посмотрел израильтянину в глаза.
— Майлс, я хочу кое-что объяснить. — Он показал через окно на свою яхту. — Снова оказавшись в море на «Лебеде», я буду сам себе хозяин. Я смогу отправиться в любом направлении, если меня понесет туда ветер. Я смогу плыть даже туда, куда ветер не будет меня пускать. Но не более чем на семи узлах. За день я пройду максимум сто шестьдесят — сто семьдесят миль, если очень постараюсь. Самолет пролетает такое расстояние за двенадцать минут. Вы улавливаете мою мысль?
— Очевидно, вы хотите сказать, что в любой момент вас можно найти в пределах ограниченного пространства, но я не вполне понимаю, почему вы не хотите...
— Я буду рыбкой в аквариуме, — ответил Харден. — Единственный выход — спрятать аквариум. Следовательно, мне никому нельзя говорить, куда я направляюсь. Через два дня после выхода из Дурбана я буду сам себе хозяин.
— Но вы не обойдетесь без моей помощи.
— Мне нужно только знать час, когда «Левиафан» покинет Кейптаун, и все.
— Не считая перехода на борту грузового корабля... ремонта... продовольствия...
— Все это полезно, но не необходимо.
— А как вы достанете деньги? Вас разыскивает американская военная полиция. Вам вряд ли удастся использовать карточку «Америкэн экспресс».
— Я врач, — заявил Харден. — Я могу отправиться в самую грязную дыру этого года и заработать тысячу баксов, зашив рану взломщику, подстреленному хозяином дома, в который он залез.