Полицейские ехали так быстро, как позволяли разбитые дороги. Наконец они выбрались на очередную автостраду и вскоре подкатили ко входу в современный госпиталь. Они отобрали у Доннера деньги, но оставили ему бумажник. Затем завели его в здание, усадили арестанта на стул и удалились.
Через несколько часов он оказался в кабинете у психиатра — молодого нигерийца, говорившего на оксфордском английском. На стене кабинета рядом с картой Лондона висел его университетский диплом. Он прочел сопроводительные бумаги на Доннера, в которых было написано, что тот выражал угрозы в адрес политических деятелей, и спросил Доннера, осознает ли он серьезность этих обвинений. Доннер, с которого так и не сняли наручники, ответил, что осознает. Затем он спросил, нельзя ли ему позвонить родным в Лондон.
Нигериец закончил просматривать бумаги.
— Не волнуйтесь, доктор Аканке попросила Британское посольство поставить вашу семью в известность.
— Какая трогательная забота с ее стороны! — съязвил Доннер. — Тем не менее я бы предпочел позвонить сам.
— В этом нет необходимости, — сказал психиатр, закрывая папку. — Мистер Доннер, расскажите мне о себе.
Несколько минут они беседовали. Во время разговора Доннер упомянул о двух выдающихся психиатрах из Сент-Барта. Молодой африканец, читавший их книги, был поражен.
— Должно быть, вы очень богатый человек, если могли себе позволить лечиться у них.
— Они просто мои друзья, — ответил Доннер. — А теперь, сэр, не можем ли мы на мгновение предположить — чисто гипотетически, — что я не психопат. Можем ли мы это сделать?
Доктор кивнул.
— Но только гипотетически.
— Благодарю вас. Теперь давайте предположим, что доктор Аканке занялась вещами, в которых она не разбирается. Можем ли мы это предположить?
— Предположим, можем.
— Спасибо. И наконец, давайте предположим, что вы разберетесь в происходящем, когда незаинтересованное третье лицо все вам объяснит. Мы можем это предположить?
Психиатр покачал головой:
— У нас нет незаинтересованного третьего лица.
— Один телефонный звонок!
— Гипотетический? — спросил психиатр, улыбнувшись.
Доннер улыбнулся в ответ:
— Нет, реальный, если вы хотите выслушать это третье лицо.
Психиатр положил локти на стол и сложил большие и указательные пальцы рук треугольником. Глядя на этот треугольник, он спросил:
— Я должен предполагать, что вы умный человек?
— Не особенно, — ответил Доннер, — но все-таки чуть-чуть умнее, чем человек, способный высказывать публичные угрозы в адрес вождей страны, в которой он находится. И один лишь телефонный звонок разрешит все ваши сомнения!
— Ну хорошо, — сдался врач, набрал номер и поднес трубку к уху Доннера.
Когда на другом конце линии сказали «Алло!», Доннер назвал госпиталь и имя врача. Затем он сказал психиатру:
— Вот и все. Теперь можете отправить меня хоть в камеру. Но если вы собираетесь уходить, я бы очень настоятельно рекомендовал вам, чтобы вы сообщили, где вас можно найти.
Когда Харден делал первые неуверенные шаги по узкому пляжу, ему показалось, что земля качается под ногами. Ракушки и мягкий песок на краю воды быстро сменились голой каменистой полосой, за которой поднимались скалы. Крутая тропинка поднималась по желтому утесу к башне маяка, построенной на краю обрыва. Здесь было жарко, гораздо жарче, чем на воде, как будто скалы запасли солнечное тепло и теперь отдавали его обратно.
Харден удостоверился, что больше здесь никого нет, и обшарил основание утеса в поисках ручья, чтобы пополнить запасы воды. Не найдя ничего, кроме пыли, редких почерневших кустарников и насекомых, он стал подниматься по тропинке.
Медленный и трудный подъем осложнялся тем, что вестибулярный аппарат Хардена отвык от передвижения по суше, и даже поржавевшие железные перила, укрепленные в скале там, где подъем становился особенно крутым или опасным, мало помогали. Поскольку крепления перил были старыми и по тропинке явно давно не ходили, Харден предположил, что для ремонта и обслуживания маяка используются вертолеты, а не корабли.
Он добрался до вершины, где горячий ветер крутил пыльные вихри вокруг каменного основания стальной башни. Как и ожидалось, здесь была посадочная площадка для вертолета — четкий белый круг среди камней, — а также другие признаки цивилизации: помещение генератора со стальными ставнями и массивными замками, груда канистр с машинным маслом, свидетельствующая о регулярных визитах хозяев маяка. На вершине башни, укрепленной стальными канатами, располагался сам маяк — его зеркальные отражатели сверкали в тусклом солнце — и еще выше — антенна радиомаяка.
К краю башни была прикреплена лестница. Харден поднялся на пятьдесят футов — на половину высоты башни — и взглянул сверху на туманное облачное покрывало, спрятавшее его от вертолета. Оно постепенно редело, и Харден мог различить полуостров Мусандам, отделяющий Оманский залив от Персидского, и кое-какие из соседних островов. Все остальное он знал по картам.
В сорока милях через V-образный пролив, к востоку, западу и северу от него лежала территория Ирана. На юге находились Объединенные Арабские Эмираты. У основания острова Оманский залив сужался и поворачивал на запад, соединяясь с закрытым Персидским заливом. Персидский залив был логовом чудовища, а Ормузский пролив — единственным входом в него.
Самой природой здесь была создана идеальная ловушка. «Левиафан» не мог пройти нигде, кроме этого узкого прохода. У Хардена даже имелся путь к спасению. На юго-западе, за широким Оманским заливом, лежало Аравийское море и беспредельный Индийский океан.
Харден слез с башни, спустился по тропинке к основанию утеса и снова безуспешно попытался найти следы человеческого присутствия.
Убедившись в том, что на острове ему ничего не угрожает, он вернулся на яхту и отметил высадку на землю консервированным кексом и банкой сгущенного молока.
Пообедав, Харден оглядел близкий горизонт в бинокль, чтобы удостовериться, что поблизости нет кораблей. Затем он лег на койку и попытался уснуть. Яхта была совершенно неподвижна. Привыкнув к качке, Харден ворочался на койке и никак не мог заснуть, хотя очень устал. Через час он встал и снова оглядел море.