Харден остановился на судоходной линии, не зная, куда плыть. На востоке он будет во временной безопасности, на западе его ждет несомненная угроза. Затем в нескольких сотнях футов от него появился танкер, загораживая яхту от преследователей. Харден пытался разглядеть темный силуэт корабля. Танкер двигался очень медленно. Харден завел двигатель и направился к судну. У него появилась идея.
Этот танкер был гораздо меньше супертанкеров, царивших в здешних водах, — не больше тридцати тысяч тонн водоизмещением — и очень старой постройки. Его изящные дымовые трубы и надстройка в середине корпуса выделялись пропорциональными темными очертаниями на ночном небе. Но Хардена привлекла в первую очередь небольшая скорость танкера. Двигатель корабля работал с усталым, глухим скрежетом и развивал не больше шести узлов.
Харден оказался с подветренной стороны от корабля и осторожно двигался вперед, пока «Лебедь» не оказался в носовой волне темного судна. Затем он уменьшил тягу. «Лебедь» сравнялся в скорости с танкером, двигаясь точно против ветра, который срывал пенные гребни с волн, и холодные брызги орошали лицо Хардена.
До рассвета он был в безопасности под прикрытием корабля. Но с первыми лучами, прежде чем рулевой заметит мачту яхты, нужно преодолеть несколько миль до берега и найти укромное местечко, пока снова не станет темно. Харден вздохнул с облегчением. Старый танкер удалялся от Персидского залива, постепенно затихая. Видимо, поиски прекратились.
Он был спасен. Руки Хардена дрожали: запоздалая реакция на страх — в первый раз с тех пор, как вошел в Оманский залив. Харден почувствовал озноб. Затем в его мозгу промелькнула новая мысль. Если «Левиафан» вернулся в Кейптаун, то зачем Майлс натравил на него иранцев?
Глава 24
— Мы погрузим миллион тонн булхаминской нефти в Джазират-Халул!
Усиленный динамиком голос капитана Огилви разносился по коридорам, каютам, машинному отделению, кают-компании, мостику и над пустынными палубами.
Команда вздохнула с облегчением. Новая якорная стоянка к востоку от острова Халул обладала обширным пространством для маневрирования, и «Левиафан» легко подойдет к загрузочному бую. Однако за безопасность приходилось платить. Якорная стоянка представляла собой скопление трубопроводов и шлангов на покрытой пленкой нефти поверхности пустынного моря; и сам остров Халул находился в пятидесяти милях от Катара. Там не было ни ресторанов, ни даже места, где команды кораблей могли обменяться кинофильмами.
— Разгрузимся мы либо в Бантри-Бей, либо в Гавре, — продолжил Огилви. — У меня все.
Чертовски стыдно — не знать точно, Бантри-Бей или французский порт. Его люди имеют право знать, куда они направляются; когда конечный пункт длительного плавания точно известен, матросы работают с большим усердием.
Огилви вышел в крыло мостика, озабоченно наблюдая, как на горизонте вырастает низкое побережье Рас-эль-Хадда. Сырой ветер пропах корабельным дымом, поручни были влажными.
Муссон в нынешнем году запоздал. Огилви думал, что для Индии это национальное бедствие. Жизнь скольких людей в мире зависит от капризов погоды!
В Персидском заливе их ожидает жара. Он может еще час постоять на мостике, но потом на пять дней — два на вход в залив, день на погрузку, два на обратный путь — станет пленником воздушных кондиционеров, укрывшись в помещении с дверями и окнам, задраенными тщательнее, чем на подводной лодке.
— Сэр!
Второму офицеру не следовало бы беспокоить капитана, пока тот наслаждался бризом.
— Да, второй, — раздраженно ответил Огилви.
— Радиофон, сэр. Вас вызывает компания.
— Какого черта им нужно?
— Я не...
Огилви продолжал глядеть не берега Рас-эль-Хадда. Пусть подождут. Они уже прислали приказ о погрузке; что им понадобилось теперь? Он последний раз вдохнул соленый морской воздух и вошел в рубку. Радист подсоединил к линии один из телефонов, стоявший рядом с его новым креслом. Огилви каждый день проводил в кресле много восхитительных часов, к ужасу офицеров, которые в течение всей своей вахты чувствовали на себе пристальный взгляд Старика.
На связи был Джеймс Брюс из Лондона. Они с Огилви обменялись холодными любезностями, еще не забыв своего последнего столкновения. Затем Брюс сказал:
— Он снова принялся за свое.
— Кто снова принялся за свое?
— Доктор.
— Харден?
— Да.
— Он в Западной Африке? — спросил Огилви, раздраженно предчувствуя, что Брюс снова попытается навязать ему вертолет, когда танкер обогнет мыс Доброй Надежды.
— Нет, — ответил Брюс. — Иранский флот гнался за ним у Койна.
— У Койна?! Черт возьми, как он там оказался?
— Точно так же, как оказался в Кейптауне, — сказал Брюс. — Приплыл.
Огилви пронзил приступ паники.
— Он был в Кейптауне?!
— Да, примерно в то же время, когда вы туда прибыли.
— Откуда вы все это знаете?
— Я не хочу рассказывать об этом в эфире, — ответил Брюс. — Но у нас имеются свои источники.
— Почему он не напал на «Левиафан» в Кейптауне?
— Неизвестно. Может быть, у него не было возможности.
— И вы хотите мне сказать, что он вошел в Столовую бухту после того шторма?
— Очевидно, да.
Огилви испытал очередной приступ паники, но быстро справился с ней. Море штука капризная. Хардену, без сомнения, очень повезло, но в том, что он выжил, никакого колдовства нет.
— Где он сейчас? Сидит в засаде?
— Нет, сейчас нет. Он удирает.
Огилви саркастически засмеялся.
— Один человек на яхте ускользнул от иранского флота?
— Это было ночью. Но иранцы считают, что гонят его в вашу сторону.
Огилви немедленно включил телефон мостика.
— Второй!
— Да, сэр? — быстро ответил офицер. Он находился в правом крыле.
— Поставьте людей на носу и на марсе.
— Есть, сэр.
— Пусть ищут парусную яхту.
— Есть, сэр... Вы полагаете, он нападет на нас?
— Нет, если ваши наблюдатели будут глядеть в оба, — рявкнул Огилви.
— Да, сэр.
В его голове, как киноленты, крутились карты последнего этапа плавания. Судоходные линии пролегают в узких проливах. Устроить засаду у Койна было со стороны Хардена весьма разумно.