— Нет, спасибо, — так же тихо ответила она.
Он молча налил ей кофе, не спрашивая, добавить ли сливки и сахар, потому что давно знал ее вкус. Наконец, взяв свою чашку и поставив локти на стол, он сказал:
— Я не принимаю твое заявление об уходе…
— Лоренс, будь благоразумен, — перебила его Кирстен все тем же спокойным и даже не дрогнувшим голосом. Боже милостивый, неужели он действительно собирается встать на ее защиту? Если это так, она не должна позволить ему сделать это. — Мы с тобой знаем, — продолжала она, — что, если я останусь, ты не получишь страховку.
— Чушь! — воскликнул он.
— Лоренс, прошу тебя, послушай…
— Нет, это ты послушай. Я тебе не позволю сейчас уйти. Мне наплевать на Диллис Фишер и ее месть. Именно ты раскрутила работу над этим фильмом. Теперь он немыслим без тебя, как без меня или без Руби… Но если ты будешь слушать болтовню этой женщины…
— Она сказала тебе, что говорила со мной?
— Да. А я сказал ей то, что говорю тебе сейчас. Только я принимаю решение о том, кого брать на работу и кого увольнять. И я не только не увольняю тебя, но и не принимаю твоего заявления об уходе.
— Я не заберу свои деньги, — заметила Кирстен, поднеся чашку к губам, но, не отпив ни глотка, снова поставив ее на стол. — Так что об этом не беспокойся.
— Я и не беспокоюсь. Я знаю, что ты не изымешь капитал, ибо уверен, что ты меня не предашь. Я тоже не предам тебя. Я получу страховку, и мы начнем все с самого начала.
Кирстен покачала головой.
— Ради твоего блага и моего тоже я должна уйти. Это единственная возможность положить конец шумихе, поднятой газетами. Диллис Фишер получит, что хочет, а страховая компания… — у нее вдруг задрожал голос, но, овладев собой, она продолжала: — Я приведу в порядок все дела, чтобы у того, кто займет мое место, не возникло проблем, а после этого не буду ничем интересоваться, — она улыбнулась, — кроме прибыли с моих денег. Это мое последнее слово, так что прошу тебя не спорить.
Поднося ко рту чашку с кофе, она чувствовала на себе его пристальный взгляд. Кирстен сомневалась, что сможет долго сдерживаться, и надеялась лишь не сломаться у него на глазах. Она не знала, о чем он думает и что намерен сказать, но была уверена в правильности своего решения, а сейчас только это имело значение.
Лоренс продолжал смотреть на нее молча, почти с изумлением. В мягком мерцающем свете она была невероятно красивой и трогательно беззащитной. Он так хорошо знал ее, что ей не удалось обмануть его своей бравадой. Он знал также, что она не колеблется, рассчитывая, очевидно, на свою внутреннюю силу, которая, может, и даст ей какое-то время продержаться. Но он больше не позволит ей бороться в одиночку. Теперь он будет рядом с ней. Ему очень хотелось сказать Кирстен, что он ее любит и никогда не переставал любить ее. Но как объяснить ей свои поступки, если он сам не понимал их? Зачем он прилагал столько усилий, чтобы изгнать Кирстен из своей жизни, если в ней сосредоточилось все, что он когда-либо желал? Почему он женился на Пиппе, зная, что это разобьет сердце Кирстен? Как мог он под влиянием гнева принимать решения? Лоренс знал, какое горе причинил ей. Он это очень хорошо знал, потому что тоже испытывал боль. Он чуть не уничтожил Кирстен, а, возможно, в какой-то степени и самого себя.
В какой лжи он прожил эти шесть лет и скольким людям причинил зло? И все продолжал и продолжал причинять его Пиппе, Кирстен, Анне… Ему казалось, что он не сможет остановиться. Однако из всех этих людей для него имела значение только Кирстен. Если он кого-нибудь и любил в жизни, то это ее, но из-за позорной неспособности признать свои ошибки и разобраться в своих чувствах именно с ней он поступил хуже всего. Занимаясь с ней любовью в Новом Орлеане, он чувствовал, как возрождается его душа, и, если быть честным с самим собой, ему следовало бы признать, что часть ее жила в нем так же, как и его часть жила в ней. Если бы Пиппа не позвонила ему сразу же после этого и не стала его высмеивать за неспособность признаться самому себе в своих чувствах, он, может быть, вел бы себя иначе. Черт бы его побрал, зачем ему понадобилось доказывать себе, что Пиппа ошибается? Какое значение имело то, что она думает? Ведь самым главным была Кирстен и их любовь, от которой ни ему, ни ей не удастся избавиться.
Ему хотелось теперь не бороться с любовью, а отдаться ей. Ему хотелось обнять Кирстен и почувствовать, как сливаются их души. Ему хотелось ощутить мягкость ее волос, движение ее губ, прижатых к его губам, биение ее сердца, теплоту кожи и снова испытать непостижимую глубину ее любви.
Видя, как вздымается и опускается ее грудь, он чувствовал непреодолимое желание прикоснуться к ней. Лоренса останавливала решимость в ее глазах. Он был свидетелем того, как по воле женщины, одержимой безумной ревностью, разрушалась жизнь Кирстен, и понимал, что до сих пор ей одной приходилось противостоять этому. Но теперь он будет рядом с ней. Он обязан заставить ее продолжать работу над фильмом, Кирстен должна получить шанс выстоять в борьбе с тем, что на нее обрушилось. Он обязан сделать это ради нее, но как поступить, если действительно из-за нее он не сможет получить необходимую им страховку?
У него сжалось сердце, когда Кирстен опустила голову, чтобы избежать его пристального взгляда.
— Кирстен, — тихо сказал он, взяв ее за руку.
Кирстен закрыла глаза.
— Нет, Лоренс! — в голосе ее он расслышал плач.
— Кирсти, посмотри на меня, пожалуйста.
— Не могу, — пробормотала она, высвобождая руку.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
— О Боже, не говори этого! — воскликнула она, закрыв лицо руками. — Пожалуйста, не говори этих слов! Не надо, Лоренс.
Когда он обнял ее за плечи, у нее перехватило дыхание.
— Кирстен, выслушай меня, — сказал он. — Позволь мне рассказать тебе об Анне.
— Нет! Лоренс, я не хочу об этом слышать, — всхлипнула она, когда он снова попытался взять ее за руку. — Как ты этого не понимаешь? Зачем причиняешь мне боль…
— Дорогая, я не причиню тебе боли. Я люблю тебя…
— Надолго ли, Лоренс? На сегодняшний вечер, когда тебе одиноко? На следующую неделю, на месяц, пока ты не найдешь кого-нибудь еще? Нет! Между нами все кончено, Лоренс. Все закончилось шесть лет назад. Я не могла заставить себя поверить этому, но теперь я это знаю и потому ухожу. Я прощаюсь, ибо уже не надеюсь, что ты когда-нибудь снова будешь со мной. В глубине души я знаю, что не могу больше верить тебе.
— Кирстен, вернись! — закричал он, вскакивая, когда она побежала к двери. Он видел, как Кирстен быстро спустилась вниз, но остался на месте, позволив ей уйти. Он знал, что сейчас так нужно. Ничто из сказанного им сегодня до нее не дошло, она настроена против него, да и можно ли винить ее за это после всего, что было? Но ведь должен найтись какой-то выход, какое-то решение их проблемы?
ГЛАВА 26
Несмотря на решение, принятое в тот вечер, Кирстен несколько дней ждала, что Лоренс позвонит, хотя и не смела на это надеяться. Больше всего на свете она хотела бы услышать, как он говорит, что любит ее, что она нужна ему, что он готов сделать все, лишь бы вернуть ее. Но дни шли за днями, он не звонил, и Кирстен поняла, что придется смириться с тем, что этого не будет. Часто звонила Джейн, но каждый раз, слыша ее голос, Кирстен под каким-нибудь предлогом прекращала разговор и вешала трубку. Ей очень хотелось поговорить с Джейн, но она понимала, что их отношения лишь продлят боль разрыва с Лоренсом.
Однажды она беседовала по телефону с Элен, которая позвонила ей накануне своего отъезда на Рождество в Шотландию, где они с Дэрмотом собирались попробовать начать все сначала. От самой Элен, еще перед отъездом из Нового Орлеана, Кирстен узнала, что ее подруга мучительно разрывается между нею и Дэрмотом Кемпбелом. Однако, как показалось Кирстен, Элен сделала свой выбор. Кирстен догадывалась, что именно поэтому Элен в последнее время не пыталась встретиться с ней. Интересно, изменила бы свое решение Элен, узнав о том, что происходит сейчас в жизни Кирстен? Но Кирстен не желала заниматься эмоциональным шантажом, а потому ничего не рассказала ей. Они лишь пожелали друг другу счастливого Рождества и договорились повидаться в новом году.