— Расстрелять!
Что ж, Прасковья это слово
Повторила столько раз,
Что само из рта хмельного
Оно вырвалось сейчас.
7
Только к вечеру она
Пробудилась ото сна.
Пробудилась — и хрипит:
— Черт. Башка-то как болит!
Слышь, Седой, плесни мне водки!..
Кто-то стонет.
— Что за визг?
— Беляки.
— Заткни им глотки —
Побыстрее и без брызг.
— Я сейчас их успокою:
Это — пара пустяков!
— Стой! Оставь наган в покое!
Жалко пуль на беляков! —
Проткни штыком, добей прикладом,
А всего лучше так: тут рядом
Есть подходящий водоем —
Бросайте их туда живьем!
Ни царь, ни бог не осудит,
А рыба жирнее будет!
И все засмеялись,
Довольные жуткой
(Им так не казалось)
Прасковьиной шуткой.
8
Вновь настала тишина.
Бледно-желтая луна,
Как фонарь, висит над миром.
Каты-парни по трактирам
Разбрелись. Сидит одна
Их товарищ у окна.
Средь окурков и бутылок,
Грязных мисок, ложек, вилок
На столе лежат предметы
Изумительной красы:
Ожерелья и браслеты,
Заграничные часы,
Серьги, запонки, колечки.
— Эх, занятные вы штуки! —
К ним Перова тянет руки
И считает их при свечке:
— Раз, два, три, четыре.
Жаль, что Клоб сидит в трактире:
Он сказать мне был бы рад,
Сколько в них. карет? Карат!
Был еще здесь перстень чудный,
С камнем красным, словно кровь —
Клоб его девице блудной
Отдал в плату за любовь.
Да и Ванька — молодец:
Взял браслет и пять колец!
Разворовывают, гады,
Будто только им и надо,
А ведь страшно голодает,
Мрет в Поволжье детвора!..
Эх,согреться б! Холодает.
Ночью — холод, днем — жара.
Сунув часики в карман,
Опрокинула стакан.
Одного ей было мало,
Выпив два, прогоготала:
— Мы — не каменные глыбы,
Сострадать умеем!.. Им
Мы, конечно, помогли бы,
Только надобно самим!
Вот шикарные браслеты:
Этот — мне, а тот — для Клоба.
Иль ему оставить этот?
Заберу, пожалуй, оба!
9
Родионов быть чекистом
Двести лет хотел иль триста,
Но не смог: во цвете лет,
Он покинул этот свет.
Он был убит не беляком,
Не мироедом-кулаком,
Не гадюкой буржуазной,
А болячкою заразной.
Стыдно сказать, чем болел бедолага.
Впрочем, стыд — пережиток прошлого!
Болезнь эта — сифилис. Сифиляга!
Что тут, товарищи, пошлого?
Чего стесняться такой ерунды,
Если любовь — как стакан воды?..
10
41-й год идет.
Клоб с семьей в Москве живет.
Он не беден, он не болен,
Он судьбой своей доволен,
Но однажды ночью вдруг
В дверь раздался резкий стук.
Строго ли его осудят?
Скорым будет ли финал?
Но легко ему не будет:
Уж кто-кто, а он-то знал!
11
Революции герой,
Клоб сидит в тюрьме сырой,
И твердят ему, что он —
Саботажник и шпион.
Он напрасно арестован,
Суд и скор, и голословен,
В материалах — море лжи,
Но попробуй докажи!
Нет того, кто все исправит,
Кто поможет — плачь не плачь,
И вот-вот к стене поставит
Палача другой палач.
12
Глаз подбит, расквашен нос —
Продолжается допрос.
— Кем ты, пес, был подстрекаем?
Не бреши, что был один!
Скажешь — сразу расстреляем,
Нет — Перовой отдадим!
Клоб, едва живой от боли, Изумился: «Бабе, что ли?»,
Но тут вспомнил, что «Перова»
Для него звучит не ново.
От одной лишь мысли смелой,
Что его Прасковья ждет,
Вмиг Клоб стал белее мела,
Вспомнив 21-й год.
Всех врагов оговорил он,
Всех друзей оклеветал,
Всю родню. И вот — уныло
Он спускается в подвал.
13
А в подвале — баба в коже,
На носу пенсне сидит —
Клоб узнал ее: похожа,
Но какой солидный вид!
И она его узнала,
Хоть и лет прошло немало,
Хоть таких как он людей