На следующее утро всех жителей столицы согнали на главную площадь. Растерянные, перепуганные люди не узнавали своего города: улицы утопали в грязи, повсюду висели черные транспаранты, на которых громадными буквами было написано:
ДОЛОЙ ПЕРЕЖИТКИ ПРОШЛОГО!
УРОДСТВО — ЭТО КРАСОТА!
НЕДОСТАТОК — ЭТО ДОСТОИНСТВО!
УЩЕРБНОСТЬ — ЭТО СОВЕРШЕНСТВО!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЛАСТЬ БЕЗОБРАЗНОГО!
С транспарантами соседствовали драные холсты, щедро заляпанные грязью — типичные образцы нового искусства, а над городом гремела песня: хор визгливых, как у разозленных кошек, голосов на все лады восхвалял новую власть. От кошмарного ора люди едва не падали в обморок, но это никого не волновало — именно такая музыка приходилась по вкусу самопровозглашенной правительнице.
Госпожа Мерзость высокомерно поприветствовала народ с балкона бывшего королевского дворца.
— Отныне, — провизжала она, — я ваша королева! Вам надлежит неукоснительно исполнять любую мою волю! Отныне вся власть в моей стране принадлежит Безобразному!
— Ура! — восторженно завопили партийцы, — Да здравствует Власть Безобразного! Да здравствует Королева Мерзость!
— Отныне, — продолжала Госпожа Мерзость, — моя страна не может называться Страной Благоухающих Роз. Я переименовываю ее в Страну Зловонных Канав!
По толпе пронесся недоуменный шепот:
— Каких канав? Здесь нет ни одной канавы!
Госпожа Мерзость, привыкшая подслушивать, обладала удивительным слухом.
— Будет! — заверила она народ, и безобразное лицо ее расплылось в самодовольной ухмылке, — Повелеваю сегодня же уничтожить все розовые кусты и на их месте вырыть канавы! С этого дня вводится всеобщая трудовая повинность! За саботаж — смерть! С этой минуты вводится смертная казнь! Беспощадный террор во имя полной победы Безобразного!
В неволе и медведь запляшет: несчастный народ со слезами на глазах вырубал розовые кусты, которые были гордостью страны на протяжении многих веков.
— Живее! Шевелитесь, ленивые твари! — покрикивали полупьяные солдаты, специально приставленные наблюдать за работой, — Шевелитесь, кому говорят!
Вскоре вместо привычного аромата роз всю страну наполнило невыносимое зловоние. Государство, прежде утопавшее в зелени и цветах, теперь утопало в грязи и всевозможных отбросах. Деревья, приносившие восхитительные плоды, теперь стояли, как черные призраки, протягивая к небу голые ветви. Прекрасное уничтожалось, безобразное насаждалось. Красивые, уютные домики рушились, на их месте возводились уродливые лачуги, продуваемые всеми ветрами. Нарядную, качественную одежду теперь могли позволить себе лишь члены Партии Безобразного: остальных обязали переодеться в нищенские лохмотья, и как можно скорее. Но это было еще не все. Никто не должен был в чем-либо превосходить Госпожу Мерзость: за ослушание полагалась смерть. Умные должны были прикидываться дураками, талантливые — бездарными, а красивым надлежало замазывать лица грязью. Жизнь прекрасного, одаренного народа превратилась в зловонный ад, бездарные и уродливые, напротив, не знали отказа ни в чем. Госпожа Мерзость и ее приспешники были убеждены, что все обязаны считаться с их безобразной внешностью, жалким подобием ума и баснословными амбициями, но сами считаться ни с кем и ни с чем не желали. Без устали кутили они в королевских дворцах, наряжались в самые роскошные платья, катались на конфискованных у «неугодных» автомобилях. Государственная казна пустела с устрашающей быстротой, но это не пугало новых хозяев страны: они систематически переправляли золотой запас за границу, да и свой карман не забывали. Когда же гулять стало не на что, Госпожа Мерзость повелела крестьянам отдавать государству весь хлеб без остатка. В стране начался голод, но Партию Безобразного это не интересовало. Куда больше волновал ее вопрос о переименовании городов, улиц и площадей: так, например, улица Счастья стала называться улицей Безобразия, улица Свободы — улицей Террора, а площадь Величия — площадью Королевы Мерзости. Людям приказали забыть, кем они были раньше.
Королевская пропаганда яростно и неутомимо внушала им, что до прихода к власти Партии Безобразия их вовсе не существовало. Понятно, что многих такое положение дел не устаивало, и они собрались было бежать в другие страны, но Партия Безобразного позаботилась и об этом: границы некогда свободного государства теперь охранялись так, что даже мышь бы не проскользнула. Госпожа Мерзость прекрасно понимала, что удержать людей в ее власти возможно только пулеметчиками, рядами колючей проволоки и свирепыми овчарками.
Людей лишили самых элементарных прав, зато вши, тараканы, дождевые черви, к которым Госпожа Мерзость питала симпатию, поскольку они были безобразны, получили специальный паек и право размножаться в неограниченных количествах. Особыми привилегиями пользовались клопы — благодаря своему специфичному запаху, которым восторгалась Госпожа Мерзость. Каждый человек, увидев на дороге клопа или червяка, обязан был ему поклониться и затем уступить дорогу. Фактически власть в государстве захватили черви и тараканы! За тем, как соблюдаются их права, неусыпно следила специально созданная полиция.
Народ пробовал было сопротивляться, но Госпожа Мерзость послала в «проблемные» районы своих самых отъявленных головорезов, и с тех пор во всей огромной стране никто и заикнуться не смел о том, чтобы вернуть отнятую свободу.
Но ненавидеть алчных гегемонов не перестали. Ни жесточайший террор, ни хлебная карточка, ни непосильная работа — ничто не могло убить в людях стремление к свободе и счастью. Шепотом пели запрещенные песни, вместе и порознь вспоминали счастливое прошлое и грезили о счастливом будущем. Госпожа Мерзость узнала об этом и мобилизовала всех своих шпионов и провокаторов. Страну захлестнула волна доносов.
Девушке Максине приходилось в Стране Зловонных Канав чуть ли не хуже всех: она была на редкость красива, умна и талантлива, а такие были костью в горле новой власти. Поскольку девушка была не по годам мудра, к ней тайком приходили за советом соседи — даже старики отдавали должное ее необыкновенному уму.
Как-то раз кто-то обратился к девушке:
— Максина, Госпожа Мерзость отняла у нас все: нашу свободу и счастье, наши дома и поля, наши сады и цветы. Но ей показалось, что этого мало, и она отняла у нас нашу одежду, заставив носить отрепья, отняла наши песни и танцы, заменив их отвратительным воем и тошнотворным кривлянием. Она отняла у нас даже наши лица, приказав мазать их зловонной жижей. У нас больше нечего отнимать, и мы больше ни в чем не превосходим Госпожу Мерзость. Скажи, Максина, почему же она продолжает лютовать?
Максина улыбнулась в ответ:
— Госпожа Мерзость ненавидит нас, потому что понимает: даже порабощенные, ограбленные, одетые в рванье и перемазанные грязью — мы все равно остаемся лучше ее, живущей во дворце и одетой в шелк и бархат.
Найдись среди слушателей девушки хоть один доносчик — и ее бы непременно казнили, но Максина могла похвастаться порядочностью своих соседей, потому и доверяла им.
Но беда пришла с другой стороны: однажды Максина, переходя улицу, случайно раздавила клопа. Раздавленное насекомое издавало такую невыносимую вонь, что на место происшествия мигом примчались четыре дюжих полицейских. Максину арестовали и посадили в темницу. При обыске в ее лачуге обнаружили карикатуры на партийных чиновников и саму Госпожу Мерзость, а также портреты любимого Юрджина — писаного красавца. Естественно, после всего этого девушку ожидала смертная казнь.
В тот самый день вернулся Юрджин. Он растерянно смотрел вокруг и не узнавал своей страны. Зловоние, к которому он еще не успел привыкнуть, мешало дышать. Улицы были пустынны — ни одной живой души вокруг, словно страшная эпидемия постигла процветающее государство. В глаза бросился гигантский транспарант: