ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЛАСТЬ БЕЗОБРАЗНОГО!
Вдруг Юрджин увидел человека, одетого в отрепья. Лицо того было измазано грязью.
— Юрджин?! — изумленным шепотом спросил человек.
Юноша узнал в нем своего соседа. Сосед обнял его и вкратце
рассказал, что произошло в стране.
— А Максина где?!
— Арестована. Сегодня ее казнят. Ты не спасешь ни ее, ни нас. Беги отсюда, пока нет поблизости солдат королевы!
Но Юрджин не побежал. В его голове зазвучали слова Максины: «Ты вернешься, а мы будем ждать тебя так, как еще никогда не ждали!»
Он вернулся, и страна действительно ждет его, как никогда не ждала. Он со всех ног помчался на площадь Королевы Мерзости. Но что он, безоружный, может сделать против вооруженных до зубов солдат?
Казнь Максины решили сделать публичной — чтоб другим неповадно было клопов давить да Госпожу Мерзость бранить. Народ снова согнали на главную площадь, посреди которой высилась большая куча хвороста. После вывели связанную девушку.
— Признаешь ли ты себя виновной? — спросил судья.
— Я виновна лишь в том, — ответила Максина, — что не кланяюсь безобразному.
Ее слова привели судью в ярость.
— Сжечь! — рявкнул он, — Смерть охальнице!
— Смерть! Смерть! — воодушевленно подхватили столпившиеся вокруг королевские прихвостни.
Что мог сделать несчастный Юрджин, у которого не было даже перочинного ножа, против массы королевских солдат, вооруженных до зубов? В отчаянии он запел. Запел гимн той страны, которой уже не было, но которая все еще жила и процветала в его сердце. Его сильный, звонкий, молодой голос пел о великолепных городах и садах, о чудесных цветах и спелых плодах, о необыкновенных, перед сказочной красотой которых меркло все вышеперечисленное. Песня лилась над толпой, рождая надежду в душе народа и звериный ужас в сердцах его поработителей. На мгновение у всех перед глазами возникла та самая страна, о которой пел Юрджин. На измазанных грязью лицах людей, давно отвыкших улыбаться, стали появляться слабые улыбки.
— Юрджин! — крикнула Максина, и руку палача, собиравшегося хлестнуть ее бичом, уверенно остановила чья-то сильная, покрытая мозолями рука.
— Юрджин! Юрджин! — один за другим стали раздаваться радостные голоса. Кто-то начал робко подпевать, и с каждой секундой таких людей становилось все больше, а их голоса звучали все громче и увереннее. Солдаты Госпожи Мерзости словно одеревенели и лишь глупо хлопали глазами. Никто и предположить не смел, что однажды чья-то дерзкая красота бросит вызов твердо обосновавшемуся на этой земле Безобразному, что чей-то молодой голос и прекрасная песня напомнят обобранным до нитки, порабощенным людям об их человеческом достоинстве, о памяти, с которыми так яростно боролась Власть Безобразного. И ведь почти победила же! Но песня заставил людей вспомнить другую, светлую жизнь, когда они не были скотами — бесправными и безгласными существами, зависящими лишь от воли взгромоздившихся на их шеи властителей. Народ вспомнил времена, когда не нужно было скрывать своих достоинств и восхищаться безобразным.
Измученные жесточайшей диктатурой люди на радостях бросились обниматься и целоваться. Они не могли скрыть своей радости при виде того, как тает на глазах диктатура Госпожи Мерзости. Все ниже оседала потерявшая свою власть королева на землю, все быстрее текли по ее телу потоки зловонной грязи, и, наконец, от нее осталась только большая черная лужа. Та же участь постигла и ее всех членов Партии Безобразного.
Юрджин перерезал на Максине веревки. Обессиленная, измученная девушка без чувств упала в его объятия. В эту минуту выглянуло солнце, и люди увидели окружающую их грязь. Они видели ее и раньше, видели каждый день и настолько привыкли к ней, что перестали замечать. Они приучались смотреть на нее, как на снег или опавшую листву, но сейчас их глаза отказались мириться и с отвратительным зрелищем, и с мерзостным смрадом, к которому их также заставили привыкнуть.
— Надо немедленно все это убрать! — предложил кто-то, и все охотно его поддержали.
При Госпоже Мерзости люди не покладая рук работали от рассвета до заката и, конечно, смертельно уставали. Рабский, непосильный труд был ненавистен каждому человеку. Но сегодня все охотно взялись за лопаты и принялись очищать свою страну от наследия Госпожи Мерзости. Нелегко было восстановить Страну Благоухающих Роз, но сильному, трудолюбивому, искренне любящему свою землю народу это удалось. Лучше прежнего зажила Страна Благоухающих Роз, а королем и королевой ее справедливо назначили Юрджина и Максину.
В день своей коронации Юрджин произнес перед рукоплещущей, восторженной толпой такую речь:
— Страна моя! Я клянусь любить тебя так, как любил всегда, клянусь править тобой честно, мудро и справедливо. Но ответь мне, народ мой: за что бы ты проклял меня? Чего бы ты не простил мне никогда?
И тысячи голосов слились в один:
— Возвращения Власти Безобразного!
2014
купальщики
Бывают в жизни случаи, о которых после вспоминаешь со стыдом, но не без удовольствия. Именно такой случай произошел несколько лет назад со мной, когда я проводила на даче летние каникулы.
Прибегает ко мне моя подруга Олеся и кричит, забыв поздороваться:
— Бежим скорее на реку! Там такое!..
Судя по ее растрепанным волосам, раскрасневшемуся лицу и возбужденному голосу в нашей реке, наверно, нашли клад или поймали русалку с русальчатами. Я попыталась высказать эти свои предположения, но подруга и отмахнулась только.
— Лучше! — заговорщицки подмигнула она мне, — Там Борька с Юркой без всякой одежды плещутся! Ты бинокль возьми, а то не увидишь ничего!
Борька с Юркой! Без всякой одежды! Я, дрожа от волнения, схватила родительский бинокль, в поисках которого пришлось перевернуть весь дом, и мы, обгоняя друг друга, побежали на реку.
На берегу нашим глазам предстала картина, достойная кисти лучших живописцев мира: величественная река искрится радужными огнями, как брильянт в короне императора, а в реке этой плещутся двое юношей ослепительной красоты.
Впрочем, это мне тогда так показалось. Ни Юра, ни Боря красавцами не были. Юра — еще куда ни шло, а Боря. Но дело не в этом.
Я даже зажмурилась. Может, я уже в раю и сейчас вижу купающихся ангелов? На грешную землю меня вернул хруст ветки, на которую я нечаянно наступила, и испуганный шепот подруги:
— Тише ты! Если нас увидят — пиши пропало!
Рядом с нами стояло старое дерево, и мне в голову пришла идея на него забраться.
— Так лучше видно будет! — сказала я Олесе.
Та не возражала.
Мы залезли на дерево и, по очереди вооружаясь биноклем, стали наблюдать за купальщиками. Вот бинокль в моих руках. В эти минуты я была так благодарна подруге, что даже простила зажиленную у меня помаду цвета бордо. Юноши весело плескались в теплой воде и, конечно, не догадывались, что за ними кто-то следит, прищелкивая от восторга языком и причмокивая губами. Тут подруга стала рвать у меня бинокль.
— Посмотрела — дай другим посмотреть!
Я с величайшей неохотой отдала, и вот уже она, забыв обо всем на свете, то краснея, то бледнея смотрит то, чего на вечере в сельском клубе не покажут.
— Обалдеть! — вырвалось у нее, — Хороши, черти!..
Разве после таких слов я могла сидеть спокойно и ждать, когда она отдаст мне мой бинокль?! Я вырвала его из ее вспотевших рук и, не обращая внимания на ее возмущенные крики, приставила к глазам, переводя попеременно то на Борю, то на Юру, про себя отмечая, какие парни худенькие и белокожие — сразу видно: городские! Вдруг подо мной раздался предательский хруст. Чертов сук! Дерево-то старое, насквозь гнилое!.. Затем — еще, громче раза в три. Купальщики обернулись.