— Вы чего, гражданин?
— Да ничего, ребята, ничего, — поспешно ответил человек, — да вы не бойтесь, я вам плохого не сделаю! Наоборот, я здесь для того, чтобы вам помочь.
— Помочь?
— Да! Я не могу без боли смотреть на ту несправедливость, которая вас окружает! Ведь вы могли бы жить значительно лучше!
— Да мы и так неплохо живем.
— Это вам так кажется! Вы просто не знаете лучшей жизни! Фиолетовые люди не дают вам ее узнать!
— Какие еще фиолетовые? Гражданин, вы лишнего не пили сегодня?
— Люди в фиолетовой одежде, — невозмутимо пояснил человек, — в фиолетовых куртках или брюках, с фиолетовыми бантами и бусами. Эти люди — ваши враги!
— С какой стати? Не все ли равно, во что человек одет? У нас полно друзей, которые носят фиолетовые вещи.
— А моя невеста, — влез в разговор Женя, — недавно купила фиолетовое платье, которое ей очень идет!
— Эти люди только прикидываются вашими друзьями, чтобы потом окончательно поработить вас. Они втираются к вам в доверие, изображают любовь и преданность, но не верьте им!
По лицам юношей впервые пробежала тень сомнения: было что-то в словах этого человека, в его голосе и взгляде, чего они объяснить не могли, но что мгновенного заставило их напрячься.
— Эти люди погубят вас! Они уже принесли вам немало вреда, вытянули из вас немало денег и сил — так не дайте им окончательно овладеть вашими судьбами!
— А ведь верно, — проговорил тут Костя, — Лешка, носящий фиолетовую куртку, до сих пор мне долг не вернул!
— Он как раз сегодня искал тебя, чтоб вернуть! — сказал Женя, но незнакомец перебил его:
— Он бы непременно попросил у тебя что-нибудь еще! Этот Лешка твой друг?
— Да, — ответил Костя неуверенно.
— Запомните раз и навсегда: среди фиолетовых людей нет ваших друзей! Нет и не может быть! Отныне вы должны испытывать к ним лишь одно чувство — ненависть! Ненависть, ненависть и еще раз ненависть! Только она укажет вам путь в другую — лучшую — жизнь! Поднимайтесь же и пойте со мной Песнь Ненависти!
Незнакомец запел, и ребята подхватили нестройным хором. Всем троим показалось, что они и раньше знали слова Песни Ненависти. Слова были простые:
Ненависть, ненависть, ненависть!
Встаньте с колен, рабы!
Ненависть, ненависть, ненависть!
Нет без нее борьбы!
К концу первого куплета ребята почувствовали, что им тяжело стоять. Верхняя половина тела, словно начав самостоятельную жизнь, резко подалась вперед, и парни опустились на четвереньки. Они не заметили этого, ведь в душах их клокотало новое, дурманящее чувство, а из глоток сами собой вырывались слова:
Ненависть, ненависть, ненависть!
Нас на борьбу ведет!
Ненависть, ненависть, ненависть!
Тьмы пелены спадет!
Поглощенные песней, ребята не замечали, как руки их покрываются черными и рыжими волосами, ногти превращаются в когти, а лица странно вытягиваются. Надо было петь, и они пели.
Ненависть, ненависть, ненависть!
Сжигай прежний мир дотла!
Ненависть, ненависть, ненависть!
Веди, как всегда вела!
Они пели именно так, но проходившие мимо люди слышали только мерзкий собачий лай. Какая-то старуха, перекрестившись, недоуменно пробормотала:
— И откуда здесь столько собак? Только что люди были!
Неказистый человек так злобно на нее зыркнул, что она тут же
поспешила убраться восвояси, что-то бубня себе под нос.
— Гражданин, вы моего жениха не видели? — раздался девичий голос, — сидел тут только что с друзьями.
Это была невеста Жени, одетая в фиолетовое платье. Три пары собачьих глаз уставились на нее, горя такой сатанинской ненавистью, что бедную девушку затрясло.
— Почему ваши собаки на меня так смотрят? — спросила она у неказистого человека.
В ответ он странно улыбнулся и, посмотрев на собак, скомандовал им:
— Фас!
2014
урод
В одном городе родился мальчик с невиданным доселе уродством: на его спинке торчали два безобразных выроста. Очень скоро слух о необычном ребенке дошел до самых окраин, и под окнами дома, где жила семья мальчика, то и дело собирались зеваки, гомонили, шептались, и одно слово звучало рефреном. Это было слово «урод».
Нетрудно догадаться, какая нелегкая судьба была уготована ни в чем не повинному созданию.
Мальчик, которого мать назвала Пашей, рос, выросты тоже росли, вдобавок покрываясь чем-то белым. Их нельзя было спрятать ни под какой одеждой, и видно их было издалека. Стоило Паше только показаться на улице — и уже поют соседские дети песенку-дразнилку, уже летят в него камушки и яблочные огрызки.
— Урод! Урод!..
Те дети, которые не глумились, либо шарахались от него, как от зачумленного, либо с любопытством наблюдали издалека, но подойти не решались. Мальчик был несказанно рад, когда одна девочка подошла к нему и, робко улыбнувшись, протянула руку для знакомства. Он улыбнулся в ответ, но тут раздался властный голос ее матери:
— Отойди от него! Он — урод.
Придя домой в слезах, Паша спросил мать:
— Мама, а может, я и вправду. урод?
— Нет, — ответила она, — ты — не урод.
— Но они говорят, что я — урод!
— Ты просто не такой, как они.
Ее слова не произвели на ребенка никакого впечатления. Раз не такой как все — значит, урод — и надо смириться с этим.
Но не только выросты на спине делали его «уродом». В Пашину голову то и дело лезли мысли, никем и ничем не предусмотренные. Он никак не мог понять, почему он должен любить то, что ему противно и ненавидеть то, что им любимо. Странно, но в минуты таких размышлений он переставал чувствовать себя уродом, и, хотя он молчал, его выдавали глаза. Если же Паша, наивный и любознательный, как все дети, вслух задавал какой-нибудь невинный вопрос, учительница выходила из себя. Она кричала на Пашу, никогда не забывая напомнить, кто он такой и где его место, но и тогда видела в заплаканных глазах ребенка что-то непонятное, нездешнее.
Шло время. Паша из несчастного мальчика превратился в несчастного юношу со снежно-белой кожей, густыми темными волосами до плеч и прекрасными карими глазами, опушенными черными, по-девичьи длинными ресницами. Если бы не злополучные выросты, его можно было бы назвать красавцем, и от этого бедняге становилось еще обиднее: судьба словно смеялась над ним! Неудивительно, что он почти разучился улыбаться, и с лица его никогда не сходило печально-напуганное выражение.
Ему шел двадцать первый год, и все эти двадцать лет он был окружен непониманием, злобой, брезгливым отвращением, ухмылками, дразнилками и обидными кличками. Двадцать лет его прогоняли, презирали, отталкивали, задирали. Двадцать лет слово «урод» заменяло ему имя.
Во всем городе только мать любила его таким, каким он был, и, как могла, утешала его.
Любимым временем суток у Паши была ночь. Ночью его если и называли уродом, то только в кошмарных снах. Такие сны мучили его нередко, но были и другие, прекрасные сны, в которых он видел темно-синее, почти черное ночное небо, усеянное множеством ясных звезд. Они были так близко и так приветливо мигали ему, что на его губах невольно появлялась улыбка. Какая-то неведомая сила несла его навстречу им, и непонятная легкость чувствовалась во всем теле, а на душе было светло и радостно. Проснувшись, он еще несколько секунд ощущал эту радостную легкость, но она исчезала, так быстро и неумолимо, таяла, как дым и надо было снова возвращаться в мир, которому он нужен только в качестве объекта насмешек и нападок. А как хотелось еще хоть миг полюбоваться чарующим звездным сиянием!..