Клинтон уселся на стул, весьма довольный своим анализом.
Глаза Лили были холодны, как сталь. Она подалась вперед.
— Те обстоятельства, которые делают это дело столь слабым в ваших глазах, в моих делают его очень сильным. На самом деле, этот молодой человек легко мог бы найти себе партнершу, но он выбрал именно эту — недостойную, на ваш взгляд, женщину, — чтобы дать выход своей ярости. — Она остановилась и перевела дух, исполненная сознанием своей правоты. — Знаете, что? Я думаю, он собирался убить ее, просто это оказалось потруднее, чем он думал вначале.
Клинтон в недоумении запустил пальцы в свои жесткие курчавые волосы.
— Ну, а что будет, если он вывернется? Я все же не согласен с вами.
— Будет вот что: мы проведем это дело на пределе своих возможностей, вложим в него все наши силы, как будто жертва — учительница воскресной школы. Мы не станем унижать ее и тем самым не станем унижать себя. Вот в чем дело, Клинтон. Подготовьте дело к предварительному слушанию.
Разговор был окончен. Клинтон встал.
— Знаете, Лили, дело делу рознь — в суд надо передавать только те дела, которые стоит разбирать в суде, а остальные надо спускать на тормозах. Я знаю, что Батлер в принципе против подобных сделок, но он тоже не может дать ход всем делам. Мы можем подготовить все, а ваша жертва возьмет и не явится в суд. Попомните мои слова.
Она окликнула его, когда он стоял уже в дверях. Ее голос был мягким и соблазнительным, но модуляции его были обдуманно холодны.
— Вот ваше следующее дело. Возможно, ознакомившись с ним, вы постараетесь выиграть это злополучное дело об изнасиловании.
Он подошел к ее столу. Она протянула ему одну-единственную фотографию.
Голос Лили стал монотонным: как у комментатора.
— Вы видите на этой фотографии Стейси Дженкинс, восьми лет девяти месяцев. Стейси полгода посещала первый класс средней школы, после чего ее забрали оттуда и она перестала ходить в школу. Ее отчим — бухгалтер и зарабатывает шестьдесят пять тысяч долларов в год. Мать — дипломированная медицинская сестра.
— Она мертва? — спросил Клинтон.
Лили видела, как дрожат его руки, держащие фотографию, но не ответила.
— Я хочу сказать, что, хотя ее глаза открыты, такое впечатление, что снимок сделан после эксгумации. Это убийство?
Точно такие же мысли появились у самой Лили, когда она впервые увидела фотографию. Глаза ребенка были совершенно безжизненными. Каштановые волосы свисали мягкими жидкими прядями. Все тело было покрыто ярко-красными пятнами. На груди виднелись свежие неровные ссадины.
— Нет, она не мертва, — ответила Лили ровным бесстрастным голосом и продолжила: — Отчим Стейси начал принуждать ее к сожительству сразу же, как перестал пускать ее в школу. Если она кричала, он прижигал ей тело сигаретами. Однажды во время соития у нее произошла непроизвольная дефекация. За это он оторвал ей соски плоскогубцами. Мать все знала и использовала свои профессиональные навыки, чтобы залечивать раны девочки.
— Как это выяснилось? — спросил он. — Моей дочке через месяц будет девять лет. — Его рот был безвольно приоткрыт, голос срывался на фальцет. — Это мой первый случай, касающийся ребенка.
Лили, опустив голову, внимательно читала содержимое еще одной папки. Не глядя на Клинтона, она заговорила.
— Ее мать привезла девочку в больницу, когда та умирала от занесенной во время истязаний инфекции. Очевидно, у матери все-таки сдали нервы. Мы привлекаем ее к ответственности, как соучастницу со всеми вытекающими отсюда последствиями. — Лили подняла голову. Глаза ее были тусклыми и утомленными. — Самая главная трудность — это обеспечить максимальный обвинительный уклон по всем пунктам и при этом, естественно, документально оформить каждый случай, как отдельное преступление. Здесь многое будет зависеть от Стейси. Вам необходимо на следующей неделе опросить ее социального работника. — Она замолчала и внимательно посмотрела на Клинтона. — Кстати, вы либо постригитесь, либо попользуйтесь каким-нибудь кондиционером. С такими волосами вы напугаете ребенка до смерти.
Когда Клинтон вышел из кабинета, Лили нажала кнопку автонабора, чтобы позвонить домой. Слушая долгие гудки, она массировала виски, в которых пульсировала тупая боль. Шея была напряжена, и, чтобы ослабить это напряжение, она покрутила головой из стороны в сторону. Перед ней лежала раскрытая папка, откуда на нее смотрело безжизненное личико Стейси Дженкинс.