Дверь открыла ее маленькая кузина: «да?» — «Видишь ли… Принцесса дома?» Девочка не поняла, кого Авнер имел в виду, и собиралась захлопнуть перед ним дверь. К счастью, в это время Шошана спустилась с лестницы. А ведь Авнер мог бы и не набраться смелости постучать в дверь вторично. Она предполагала, что они пойдут в кино, но ему надо было в ту же ночь возвратиться в свою часть. Он только что был зачислен в армию и не собирался начинать службу с нарушения дисциплины, даже ради «принцессы».
— Ты должен сегодня же вернуться? — спросила Шошана. — Все остальные мальчики возвращаются в воскресенье.
— Что поделаешь, я должен вернуться сегодня.
— О'кей, давай тогда погуляем.
Они отправились бродить по городу. Ей еще и восемнадцати тогда не было, но она понимала, что больше никаких вопросов задавать не следует. В Израиле всегда так. Если это армия, то — никаких вопросов. Она и не задавала их. Ни разу.
Так было всегда, с самой первой встречи. Прогулка, кино… В среднем один раз в месяц, когда ему удавалось получить несколько дней отпуска. Скажем, — десять раз в год. За четыре года сорок встреч. Двадцать прогулок, двадцать кинофильмов. А потом в пятницу на попутных машинах. На обратном пути в часть он приезжал в Реховот к матери — в одиннадцать, а иногда и за полночь. «Привет, мама, я дома» — и тут же автомат «узи» к стенке, а сам — в постель. После того, как аккуратно развесит свою одежду.
Но вот сейчас, когда прошло почти три года, надо было думать о будущем. Для большинства его друзей оно было простым и понятным. Это будущее он мог начать строить хоть за этим углом, жарким и пыльным, где он сейчас стоял, ожидая прибытия старенького, дребезжащего автобуса. Дядя Шошаны дал бы им денег взаймы, чтобы построить дом здесь, на пустующем участке. Чего проще? Дружба между ними прошла испытание временем, или во всяком случае испытание длиной в двадцать прогулок и двадцать сеансов в кино. Скоро Шошана получит диплом учителя. Ну, а он? Он уже имел за плечами службу в армии. Очень много счастливых браков на земле строилось и на более зыбкой почве.
Правда, Франкфурта, этого великолепного Франкфурта, у них позади не было. Не было в их прошлом этого чудесного города.
Но Франкфурт лишь осложнял жизнь Авнера. У Шошаны, чистопородной сабры в четвертом поколении, предки были тоже европейского происхождения. Но для нее это ничего не значило. Она ни разу за двадцать один год своей жизни не слышала запахов чистых, темных, сказочных лесов, омытых дождями. Слово «снег» было для нее пустым звуком, чем-то, что какие-то счастливчики видели в течение нескольких часов в особо холодную зиму на холмах в окрестностях Иерусалима. Она же снега не видела никогда, точно так же как никогда не видела домов, которым больше двадцати лет. За исключением, разумеется, тех, которым было более двух тысяч лет. У Авнера все было по-другому.
То, что с ним произошло в 1959 году (ему тогда было около двенадцати лет), было захватывающе прекрасно и волнующе. Описать это словами трудно. То была реальность, производившая впечатление значительно более сильное, чем, скажем, Джон Уэйн. Когда его родители решали вопрос о поездке всей семьей — с ним и с его младшим братом Бером — к дедушке во Франкфурт, они вряд ли могли предвидеть реакцию Авнера.
Что с того, что Авнер был европейцем по своему мироощущению. По рождению он — сабра, дитя Ближнего Востока, — первый драгоценный плод, выросший в стране, которая приютила изгнанников со всех четырех континентов. Почему он не ощущал Палестину своим домом? Если его родители испытывали легкие приступы ностальгии, возникавшие от некоторой эстетической что ли неудовлетворенности Ближним Востоком, от чуждых им запахов, от каких-то мимолетных воспоминаний о своем прошлом, — это можно было понять. Но почему все это испытывал он? Дети, родившиеся в Израиле, ничего этого не знают. Но Авнер был мало похож на них.
Все началось с обычных, казалось бы, каникул. И задумано было для него, хотя именно его эта поездка тогда не интересовала вовсе. Вот если бы в Америку! Германия не будила его воображения. Даже наоборот. Разве не в Германии нацисты убивали евреев? Почему дед, которого Авнер никогда не видел, хочет, чтобы они приехали к нему?