У кресла, на котором я сидел, была откидная спинка. Я занял полулежачее положение и сцепил пальцы в замок на животе.
― Я больше ни на кого не сержусь, ― сказал я.
― Вас ничто не раздражает?
― Не знаю. Возможно, я ищу что-то, что меня рассердило бы, и не хочу найти. Вы можете это понять?
― Прекрасно могу. Следующий вопрос. Почему вы всегда говорите «моя жена» и никогда не называете ее по имени? Вы никогда не говорили мне, как ее звали. Хотите ответить сразу или предпочтете подумать неделю?
― Мне это больно.
― Называть ее имя?
― Да.
― Иногда боль сидит внутри, притаившись. Если вы взглянете ей в лицо, она может отступить. Вы хотели бы, чтобы она отступила?
― Не уверен. Нет, я бы этого не хотел. Я хочу, чтобы она всегда оставалась там, где я могу ее найти.
― Чтобы жалеть себя?
― Да, жалость к себе дает облегчение.
― Придет время, когда вы назовете ее имя. Вы почувствуете боль, но это будет приятная боль.
― Я не хочу, чтобы боль стала приятной.
― Посмотрим.
― Ее мать была очень полной. Красивое лицо, но сама очень полная. Я...
― Да?
― Нет, ничего.
― Ваша жена была адвокатом?
― Да. Я не хочу говорить сегодня о моей жене.
Она наклонилась вперед, надула губы, подняла брови и сказала:
― Тогда мы пока отложим эту тему. Вы сейчас работаете? Раз вы планируете заплатить мне, вы, вероятно, работаете. Над чем, кроме снов?
― Сбежавшая жена. Сбежавшая девочка.
― Это один человек или разные? Убежавшая девочка ― чья-то жена?
Я откинулся еще дальше на спинку стула и посмотрел вверх, на потолок.
― Разные.
― И вам интересно найти их. Это больше, чем просто работа, чем заработок?
― Не знаю.
― Ваша жена тоже бежала, ― сказала она.
Я спокойно ответил:
― Она погибла.
― И у вас не было детей?
― Вы это знаете.
― Вы все-таки рассердились?
― Ничего похожего.
Я не смотрел на нее, но знал, что она встала.
― На сегодня достаточно. Идите ищите ваших женщин. Мы поговорим о них через неделю. Пропавшая жена, пропавшая дочь и этот сон. Я полагаю, он говорит вам, что вы должны перестать казнить себя. Вы знаете магазин итальянского мороженого на Семнадцатой улице?
Настала моя очередь выпрямиться. Спинка поднялась вслед за мной, я открыл глаза и почувствовал легкое головокружение.
― Знаю.
― Зайдите туда. Рекомендую банановое с шоколадом. Мелвин любит арбузное. Будьте добрее к себе, Льюис.
Энн Горовиц на целых шесть дюймов ниже меня, а мой рост ― на нижней границе среднего. Я вынул бумажник и протянул ей две двадцатидолларовые купюры. Впервые я увидел ее, когда доставлял ей повестку в суд для дачи показаний по делу одного из ее пациентов. Она взяла бумаги у двери, отошла в глубь квартиры, бросила их на стол и пригласила меня войти. Прежде никто из тех, кому я вручал судебные повестки, никогда не приглашал меня в дом.
Ее очень заинтересовала моя работа, она хотела знать о ней все и рассказала мне, что дело доставки повесток в суд восходит к библейским временам. Я был представителем исторической профессии, хотя сам того не ощущал. Для меня это был заработок от двадцати пяти до пятидесяти долларов за несколько часов работы.
Энн Горовиц сказала, что видит боль у меня в глазах, и спросила, не хочу ли я поговорить о ней. Я ответил, что не хочу, и она спросила:
― Как долго может человек упиваться своим страданием?
― Если повезет ― до самой смерти.
Она дала мне свою визитку и сказала, что хочет поговорить со мной, даже если я не хочу говорить с ней. Она вознамерилась узнать еще больше о моей почтенной профессии и накачать меня историческими сведениями. Она сказала также, что будет брать только по десять долларов за сеанс. После первого сеанса я дал ей двадцать долларов, и это стало постоянной платой за наши встречи. Несколько раз я задерживал оплату, но всегда возвращал долг. От одного адвоката, чья дочь наблюдалась у Энн Горовиц, я узнал, что за сеанс он выкладывает сто долларов.
Она протянула мне копию статьи о великом верховном судье Джоне Маршалле из журнала «Смитсониан».
― Джефферсон ненавидел его, ― сказала она. ― Америка была создана в гораздо большей степени Маршаллом, чем Вашингтоном или Джефферсоном. Великий человек. Прочтите, когда будет время. Расскажете мне, что вы о нем думаете.
Когда я вышел со статьей в руках, в приемной ждали мужчина и женщина. Вид у них был смущенный, и мне показалось, что я знаю их. Женщина опустила глаза, делая вид, будто читает лежащий на столике свежий номер «Пипл», мужчина улыбнулся и поправил очки.
Энн пригласила их в кабинет. Прежде чем войти вслед за ними, она шепнула мне:
― Скоро вы сможете произнести ее имя, и тогда я пойду на вас в атаку.
― Я думал, вы давно уже пошли, ― сказал я.
― Нет. Это только артподготовка.
Она прошла в кабинет вслед за клиентами и закрыла за собой дверь.
Из кабинета послышался женский голос. Я не мог разобрать слов и не хотел вслушиваться, но сразу почувствовал боль и гнев.
Я отправился искать кого-нибудь, кто мог знать, как найти Адель Три. Кое-кто приходил мне на ум. Я отвязал велосипед от знака «Стоянка запрещена». Надо ехать за машиной. Платить за нее будет Карл Себастьян.
Агентство «Экономи кар рентал» располагалось на Триста первой магистрали через шесть домов от «Дэйри Куин», в помещении бывшей бензозаправочной станции. Машины стояли перед ним и позади него. Большие агентства были далеко, в районе аэропорта. «Экономи кар» утверждало, что его цены ниже, поскольку оно располагается в квартале с невысокими ценами на жилье и удовлетворит любой запрос: вот вам развалюха с 80 тысячами на спидометре, вот вам «Ягуар», не намотавший и нескольких тысяч.